Дочь времени

«Воистину, — подумал вдруг Грант, отложив в сторону книгу и глядя в не существующий теперь для него потолок, — воистину, ни одному из королей на английском престоле не пришлось испытать на себе столько передряг, уготованных простому смертному, сколько их испытали Эдуард IV и его брат Ричард. Ну, может быть, после них только Карл II. И то, Карл даже в бедности и в изгнании всегда оставался сыном короля, личностью особой. А два мальчика, жившие в пастоновском доме, были всего-навсего младшими детьми из семьи Йорков. Никакой особой важности они не представляли, а в те времена, когда Пастоны переписывались между собой, у них не было ни домашнего очага, ни, возможно, и будущего».

Грант полез в учебник, принадлежащий Амазонке, чтобы выяснить, с какой целью Эдуард находился в то время в Лондоне. Оказалось, он набирал себе войско. «Лондон всегда с сочувствием относился к дому Йорков, и народ с воодушевлением стекался под знамена молодого Эдуарда», — было написано в учебнике.

И вот Эдуард, восемнадцатилетний юноша, кумир столицы, накануне своих первых боевых побед находит время, чтобы ежедневно навещать младших братьев.

«Может быть, — подумал Грант, — тогда и зародилась необычная преданность Ричарда старшему брату?» Эту преданность, которой он не изменял всю свою жизнь, учебники истории не только не отрицали, но, наоборот, подчеркивали, дабы придать весомость своим конечным выводам: «До самой смерти брата Ричард во всех жизненных перипетиях оставался его верным и преданным наперсником, но соблазн овладеть короной оказался выше его». Книга для чтения по истории выразилась попроще: «Он был всегда хорошим братом Эдуарду, но как только понял, что может занять трон, жадность ожесточила его сердце».

Грант скосил глаза на портрет и подумал, что это уже слишком. Что-что, но только не жадность ожесточила Ричарда до такой степени, что он пошел на убийство. Скорее всего, книга имела в виду не жадность, а жажду… Жажду власти? Что ж, вполне вероятно. Но ведь Ричард и так обладал всей полнотой власти, какая только может присниться простому смертному. Он был братом короля, богатым человеком. Неужели одна ступенька вверх стоит того, чтобы из-за нее решиться на убийство малых детей своего брата?

Все это было в высшей степени непонятно. Грант так и сяк прикидывал в уме все детали этого дела, как вдруг в палате появилась миссис Тинкер с чистой пижамой для него и своим ежедневным обзором газетных заголовков.

Если на первой странице не было никаких сенсаций, миссис Тинкер дальше третьего заголовка не шла. Но если в газете фигурировало убийство, то она прочитывала ее с большим интересом, да еще по дороге домой покупала вечернюю газету.

Сегодня она с увлечением комментировала недавний случай в Йоркшире с отравлением мышьяком и последующей эксгумацией трупа, как вдруг внимание ее привлекла нетронутая вчерашняя газета, лежащая у изголовья Гранта рядом со стопкой книг.

— Вам нездоровится, мистер Грант? — спросила она с тревогой.

— Напротив, я чувствую себя превосходно. С чего вы это взяли?

— Вы даже не развернули свою газету. Вот так же все начиналось у моей сестры. Ее перестало интересовать, что пишут в газетах.

— Не волнуйтесь, Тинк, я иду на поправку. Даже настроение улучшилось. Я забыл о газете потому, что читаю всякие книжки по истории. Когда-нибудь слышали про юных принцев — пленников Тауэра?

— Кто ж о них не слышал!

— А помните, чем это все кончилось?

— Конечно помню. Он задушил их подушкой.

— Кто он?

— Их душегуб-дядюшка. Ричард Третий. Но с вашим здоровьем не следовало бы думать о таких вещах. Почитайте лучше о чем-нибудь приятном, веселом.

— Вы очень спешите домой, Тинк? Не могли бы вы сделать мне одолжение и зайти на Сент-Мартинз-лейн?[10]

— Ну разумеется. Куда мне спешить? Наверное, хотите, чтобы я передала что-то мисс Холлард? Но она же будет в театре не раньше шести?

— А вы оставьте ей записку. Она получит ее, как только придет.

Грант взял блокнот и написал: «Ради всего святого, достаньте для меня „Историю Ричарда III“ Томаса Мора». Он вырвал страницу, сложил ее и надписал сверху: «Марте Холлард».

— Отдайте это старику Сэкстону, который дежурит у артистического подъезда.

— Хорошо, передам, если смогу пробиться через очередь в кассу. — Она аккуратно спрятала записку в свой якобы кожаный ридикюль с облезлыми уголками, без которого, как и без ее шляпы, представить миссис Тинкер было бы немыслимо.