Дочь времени

Ежегодно Грант преподносил ей очередную сумку как рождественский подарок, причем каждая представляла собой произведение искусства, образец английского кожевенного ремесла. Даже Марта Холлард не отказалась бы щегольнуть такой вещицей на своих обедах «У Блага». Однако после рождества эти сумки куда-то исчезали, но, поскольку миссис Тинкер считала, что ходить в ломбард еще более позорно, чем попасть в тюрьму, то Грант не допускал и тени подозрения, что она предпочитает деньги всяким другим подаркам. Прячет, наверное, где-нибудь в дальнем ящике комода, заботливо завернутыми в ту же тонкую оберточную бумагу. Возможно, время от времени достает их, чтобы похвастаться перед кем-нибудь или просто полюбоваться самой, а может быть, просто мысль о том, что они лежат в целости и сохранности, придает ей уверенность в будущем, как других тешит мысль о деньгах, отложенных «на похороны». В следующий раз на рождество Грант непременно откроет ее старенькую, потрепанную сумку, вмещающую столько разного добра, и положит некую сумму в отделение для денег. Она, конечно, разбазарит их на всякую мелочь, так что в конечном счете сама будет недоумевать, куда они могли подеваться. Но кто знает, может быть, бисер маленьких радостей, рассыпанных по серым будням нашей жизни, приносит куда больше удовлетворения, чем обладание несметной коллекцией сокровищ, скрытой от чужого взгляда.

Она удалилась под скрип корсета и башмаков, и Грант сделал новую попытку усовершенствовать свои знания в области эволюции человеческого общества в изложении Тэннера. Это потребовало усилий, и немалых. Ни природой, ни профессией он не был приучен смотреть на человечество как на абстрактное целое. Конкретная личность, живой характер — это было его дело. Грант скользил взглядом по абзацам, полным сухой статистики, а воображение рисовало ему прячущегося в дубовой листве короля, метлу, привязанную к верхушке мачты, шотландского горца, ухватившегося за стремя мчащегося всадника. Правда, ему было приятно узнать из сочинения мистера Тэннера, что англичанин XV века пил воду только в наказание. Судя по всему, английский простолюдин времен Ричарда III вызывал зависть в Европе. Тэннер цитирует из одного французского источника того времени:

«Король Франции запрещает употреблять в пищу соль, если она не куплена у него по той цене, которую он сам установил. Солдаты его армии забирают у населения все, что им нужно, не платя ни гроша, да еще и издеваются над ним, если оно проявляет недовольство.

Виноделы обязаны отдавать королю четвертую часть своего урожая. Городам приходится ежегодно выплачивать огромные суммы на содержание войска. Крестьяне живут в великой нужде, задавленные тяжким трудом. Они не имеют шерстяного платья. Вся их одежда состоит из безрукавки из грубой холстины и коротких, до колен, штанов. Чулок они не носят. Женщины ходят босыми. Простой народ не ест мяса, только свиное сало из супа. Благородные живут не намного лучше. Арестованные подвергаются допросу без свидетелей, а после нередко бесследно исчезают.

В Англии все иначе. Никто не имеет права входить в частный дом без разрешения на то хозяина. Король не может вводить налоги, изменять законы или издавать новые. Англичане пьют воду только в наказание. На обед у них рыба и мясо. Одеты в добротную шерстяную одежду и пользуются отличной домашней утварью. Судить англичанина можно только открытым судом».

Что ж, той Англией, с мыслью о которой Грант засыпал прошлой ночью, можно было гордиться.