Дочерь Божья

Морген боролся с инстинктами, которые толкали его к сыну. Он смотрел на безумца, остервенело ползавшего в пламени, — и вдруг словно какой-то голос сказал ему: возможно, только пламя очистит этого человека, утолит безумие, охватившее того сынка, которого Морген никогда толком не знал. Сердце старого священника дрогнуло, но он поборол себя и повернулся к Сету. На его лице, залитом слезами, читалась боль человека, отвергнутого собственным чадом, которое он любил всю жизнь, пусть и на расстоянии. Лир. На мгновение он смог понять этого короля — тот мрак, что жил в его сердце.

Они услышали тревожные крики и повернулись: четыре человека в форме боролись с кардиналом Брауном, который изо всех сил старался шагнуть в огонь.

— Нет, пустите меня! — кричал Браун. — Пустите. Пустите.

Вдруг Браун издал нечеловеческий вопль, с невероятной силой, которая бывает у людей, лишь когда они теряют самое ценное, стряхнул с себя охранников и шагнул в пламя. Те кинулись было за ним, но огонь заставил их отступить. Морген сделал полшага вперед и остановился.

Какой-то миг все стояли, завороженно глядя на стену огня, не веря в то, свидетелями чего они только что стали. Затем до них донеслись крики Брауна, заглушившие даже рев пламени. Голос кардинала звучал все громче, пока не стал невыносимым. Казалось, он вопил целую вечность, хотя на самом деле прошло всего несколько секунд. Обычный человек так кричать уже не может. Сет с Зоей до конца жизни будут вспоминать этот голос. В нем не было боли — только экстаз торжества.

— Да пребудет с тобой Господь, — сказал Морген.

Когда крики стихли, Сет, Зоя и Ганс Морген побежали к лестнице и к вертолету, молясь о том, чтобы он по-прежнему ждал их на крыше.

Эпилог

Кардиналы, первыми откликнувшиеся на призыв Папы, съезжались в Ватикан. Беседа с ними, не успев начаться, была прервана появлением статс-секретаря Ричарда Бордена. У него было очень странное выражение лица, Папа не смог понять, что это значит.

— Простите, что прерываю, Ваше Святейшество, но мне кажется, вы должны узнать эти новости как можно скорее. — Борден вручил ему телекс на желтой бумаге и вышел из комнаты.

Папа прочел сообщение три раза. Только тогда до него стал доходить смысл этих слов. Телекс был от епископа Инсбрука.

Он прочел телекс в четвертый раз и повернулся к гостям, которые с любопытством смотрели на него. Пытаясь ничем не выдать радость, Папа печально произнес:

— Архиепископ Венский, кардинал Нильс Браун погиб.

В комнате раздались изумленные возгласы.

— Как? — спросил архиепископ Парижский.

— Где? — спросил архиепископ Миланский.

Папа передал им телекс и снова попытался скрыть ликование: нельзя выдать себя ни единым взглядом, ни единым словом. Первый раз с раннего детства Папа Римский поверил в чудеса.

— Давайте помолимся за нашего преставившегося брата.

Папа прочел заупокойную молитву. Но сердце его пело благодарственные гимны.

Местный баварский приход использовал шале как молельный дом. Возглавлял приход хороший друг Ганса Моргена. В здании было много лакированного дерева и металлический камин, в котором сейчас потрескивали дрова. Сет Риджуэй бросил в камин еще одно полено из охапки, которую принес. Потом закрыл металлическую заслонку и подошел к Зое, которая стояла у большого окна с видом на заросшие соснами склоны небольшой альпийской долины. Он обнял жену, и та прижалась к нему.

— Так бы и стояла все время, — сказала Зоя.

— Я тоже, — откликнулся Сет.

— Знаю, прошло всего несколько дней, но кажется — целая вечность.

— Все, что было в Кардинальском Гнезде, случилось целую вечность назад.

Они долго стояли молча, глядя, как солнечные лучи пробиваются сквозь тучи, а их отсветы на деревьях напоминали языки зеленого огня.

— Господь была к нам добра, — сказала Зоя.

— Как скажешь… — Сет помрачнел. — Надеюсь, ты права. Я бы очень хотел в это верить, но у меня не получается.

Зоя сжала его руку.

— Ты поверишь, — сказала она. — Просто нужно время.

— Нет, времени для этого не хватит.

Они снова замолчали, глядя, как в долине дует ветер, морозной щеткой причесывая верхушки деревьев. Какое-то движение внизу они заметили оба. На извилистой тропе между деревьев, по которой летом туристы ходили в пешие походы, мелькнула красная куртка Ганса Моргена. Два часа назад он уехал на снегоходе в город и теперь возвращался. Маленькие груженые сани, тащившиеся за снегоходом, были сверху накрыты брезентом. Рев мотора становился громче и заглушал треск дров в камине.

— Может, тебе снова пойти преподавать? — предложила Зоя.

— Может быть, — покачал головой Сет. — Но я сомневаюсь. После всего этого — после всего, что я узнал о Страстях Софии и обо всем остальном, — придется выкинуть все конспекты и начать сначала.

Зоя повернулась к нему:

— Может, в этом кроется ответ?

— А?

— Нужно отринуть старую веру и начать сначала. — Она помолчала. — Я так сделала. Я не могла жить с верой, шитой гнилыми нитками. Нужно, чтобы в душе заговорило что-то новое. Может, тебе тоже это нужно.

Сет восхищенно улыбнулся: