Дочери Дагестана

И сейчас еще говорят о межнациональных браках как о чем-то неординарном, порой спорят о правомерности их, и можно представить, какой резонанс в семье отца вызвало его решение жениться на приезжей учительнице. И только мое рождение привело стороны к обоюдному согласию, а вскоре моя мама завоевала среди многочисленной отцовской родни непререкаемый авторитет. Людей ценят прежде всего – тем более в семье – за искренность, трудолюбие, доброту, готовность к безоглядной помощи. Все это новые родичи мамы нашли в ней, особенно в трудные военные и в послевоенные годы.

И не только родичи. В силу своей журналистской профессии мне приходилось бывать в самых разных уголках Дагестана. Нередко речь при знакомстве, как водится, заходила о том, кто откуда. И если меня спрашивали о родителях, то очень часто оказывалось, что мои новые знакомые то ли учились у мамы, то ли еще каким-то образом она принимала участие в их судьбе.

Это не мудрено. Первое Буйнакское педучилище было первым в нашей республике средним специальным учебным заведением, в котором получали образование не только те, кто потом трудился на педагогической ниве. Среди буйнакских выпускников можно найти людей самых разных профессий. А очень многие из них потом занимали высокие должности, находились у руля республики. И очень часто, узнав, чей я сын, люди рассказывали мне, как Елизавета Саввична Балковая тем или иным образом оказала влияние на их личную судьбу. Вспоминали слова, которые она им говорила, вспоминали, как устраивала их учиться, поселяла в общежитие, помогала на первых порах деньгами, устройством на работу, решала какие-то личные проблемы… И возникала, конечно, скатерть-самобранка, и воздавалась хвала моим родителям, заслуги в которой я никакой не имел.

Но людям, наверное, приятно было ответить добром хотя бы через много лет на сделанное им когда-то добро, пусть даже так посредственно – через меня. И всегда это было очень трогательно. А я думал в такие минуты, что сделанное однажды добро никогда не пропадает и воздается сторицей. Потому что недоданное мне в детстве общение с мамой, которая отдавала свое время и силы другим людям, возвращалось мне сохраненной материнской любовью таким необычным образом.

Делегаты IV съезда учителей Дагестана. Слева первая – Е. С. Балковая

Мама была убежденным коммунистом, она безоглядно верила в марксистско-ленинские идеалы и еще у себя в станице в двадцатых годах была одним из комсомольских организаторов (отсюда и наган в кармане). Высокая нравственность, буква и дух закона оберегались ею свято. Когда отец в 50-х годах затеял строительство саманного дома, чтобы выбраться, наконец, из той квартиры-холодильника, то он строил его четыре года, постепенно прикупая в магазине необходимые материалы, возводя в один год стены, на второй – крышу и т. д. Мама не дала ему даже взаимообразно ни одной доски из обширного хозяйства педучилища. Помню, как отец одновременно и смеялся, и возмущался этим, говоря, что потом, мол, заплатим, время ведь не ждет. Нет, говорила мама, нет, и все.

Что до меня, то я относился к партии и комсомолу совершенно индифферентно, вступая в них по инерции, чтобы и в школе, и в институте, и в работе не быть белой вороной, тем более, став журналистом. И хотя искренне считал, что строительство коммунизма все-таки идет, хотя и не очень шибко, во всем, однако, легко распознавал фальшь и показуху, а у большинства людей – маску на лице. Но по молодости не придавал этому большого значения. Взрослея, стал думать больше, особенно после падения Хрущева. А к концу шестидесятых годов я уже пришел к выводу, что 17-й год был для страны ужасной ошибкой.

Когда я впервые поделился дома своим открытием, мама гневно оборвала меня, сказав, что я ничего не понимаю. Но я, размышляя, все больше утверждался в своем мнении. Время от времени я затевал свои крамольные рассуждения, пытаясь обратить родителей в свою веру. Мне действительно было жаль, что правда не открывается им. Мама ни разу ни в чем не согласилась со мной, она спорила, а когда мои аргументы стали становиться все более неопровержимы, то просто прекращала разговор.

Отец, член партии с 1945 года, тоже принципиально отвергал мою концепцию развития революционных событий, но в то же время с некоторыми моими аргументами соглашался. Он был учителем математики, и у него было много друзей. Мы не доспорили на эту тему, он умер в 1972 году, и его, как мне тогда показалось, провожало полгорода, вереница автомашин тянулась от Буйнакска почти до самого кладбища в Кафыр-Кумухе.

Я часто думаю, что сказала бы мама о происходящем сейчас? После второго буйнакского землетрясения в 1975 году она вышла на пенсию, продала за бесценок с таким трудом построенный дом и переехала в Махачкалу, ведь в Буйнакске она оставалась после отца одна целых три года.