А их обладательница тем временем уже искала Эллейв, бегая по дорожкам сада. Увидев супругу с Ниэльмом и матушкой, она застыла на миг, а потом бросилась к ним, уткнулась в плечо Эллейв, но не заплакала. Одной рукой прижимая к себе мальчика, второй Эллейв бережно и нежно притянула её к себе поближе. Самые ласковые на свете ладошки легли мягко, до сладкой сердечной боли — одна на щёку, вторая на голову.
— Ты останешься на завтрак? — повторила Онирис матушкин вопрос.
— Боюсь, что мне пора, милая, — вынуждена была снова отказаться Эллейв.
Чтобы не затягивать прощание, она расцеловала всех троих и обнялась с подошедшим к ним батюшкой Арнугом, который вышел с малышами на утреннюю прогулку. Нежно чмокнув и маленьких братцев, Эллейв покрыла голову шляпой и стремительно зашагала по дорожке прочь от дома.
На корабле всё было благополучно — настолько, насколько это представлялось возможным в данных чрезвычайных обстоятельствах. Выслушав доклад помощника, который был очень толковым малым и вполне мог исполнять обязанности капитана, она похвалила его за добросовестность и усердие. До отплытия оставалось несколько часов, и Эллейв, убедившись, что подготовка идёт как надо, повиновалась порыву сердца и отправилась в храм.
Там шла утренняя служба. Отстояв её, Эллейв приблизилась к огромному изваянию и заглянула в пустые глазницы. В груди что-то гулко и жутковато бухнуло, и на миг ей почудилось, будто брови Волчицы шевельнулись, а морда приподнялась. Это сопровождалось звенящим нереальным ощущением, Эллейв словно перескочила в какой-то иной пласт действительности, где и время, и пространство были иными — колдовскими, медлительными, наполненными чьим-то разумным присутствием. Этот разум дышал ей в лицо, оценивал её душу — выстоит ли, сможет ли? Не тонка ли кишка? Он словно испытывал её, бросая в головокружительную качку пола под ногами.
Эллейв удержалась прямо. На самом деле она и на волосок не сдвинулась, прочно упираясь в пол расставленными ногами, а всё это звенящее кружение, весь этот шепчущий и пульсирующий морок почудился ей.
— Да пребудет с тобой свет Источника, дитя моё, — раздался звучный и мелодичный голос.
За плечом у Эллейв стояла главная жрица храма — на вид немногим старше её самой, но с тысячелетней мудростью в глубоких мерцающих глазах. Какая-то властная, но благодатная сила легла на плечи Эллейв и заставила преклонить колено, одновременно снимая шляпу. С благоговейным трепетом она взяла узкую изящную кисть служительницы и почтительно коснулась её губами. Из ладони в макушку Эллейв хлынул могучий поток светлой энергии, от которого её даже качнуло, а за спиной точно незримые крылья распахнулись.
— Лети на крыльях парусов, дитя. Смело иди к цели. Благословение богини нашей с тобой. Свет Источника с тобой. Неси это благословение своим товарищам, рассыпь по щепотке на каждом корабле, но не на нынешних, а на тех, которые ожидают вас.
С этими словами жрица насыпала в горсть Эллейв немного храмовых благовоний. Та в порыве благоговения снова поцеловала ей руку и, отпущенная жестом служительницы, поднялась на ноги. Она не по земной тверди ступала, а будто по воздуху неслась, возвращаясь на корабль. Благовония она завязала в носовой платок и спрятала во внутренний карман форменного кафтана — рядом с портретом любимой Онирис.
Подготовка к отплытию завершалась. Эллейв стояла на шканцах, вглядываясь в пристань. Её губы остались сжатыми, но сердце дрогнуло, когда она увидела бегущего к кораблю Ниэльма. Онирис еле поспевала за ним.
— Матушка! Матушка Эллейв! — кричал мальчик.
Эллейв соскочила к нему по мостику из хмари, и тот влетел в её объятия. Целуя его, она прошептала:
— Отставить сопли. Всё будет хорошо.
Жену она поцеловала в губы, утонув в нежности её самых ласковых на свете глаз. Пришла проводить её и матушка Игтрауд, и Эллейв склонилась над её рукой в поцелуе. Размокший от слёз дядюшка Роогдрейм то и дело трубил в свой носовой платок, и не обнять его было просто невозможно.
Ниэльм прилип так, что оторвать его оказалось очень трудно. Эллейв бережно разнимала эти цепкие ручонки, несколько раз чмокнула маленькие детские пальцы, поцеловала и протянувшийся к ней бутончик губ.
— Всё будет хорошо, мой родной. Будь сестрёнке опорой, поддерживай её, не раскисай, — сказала она на прощание.
Ниэльм, смахнув слёзы, пообещал.
Наконец команда «отдать швартовы!» прозвучала, властная и неумолимая, как шквал. «Быстрокрылый» начал отходить от причала, а следом за ним и «Страж». Чувства Эллейв запрятала во внутренний карман к узелку с благовониями и портрету Онирис: любящей супругой и приёмной матушкой она была на берегу, а на корабле — не до нежностей.