Дочери Лалады. Паруса души

Её прекрасное лицо омрачилось и ожесточилось: она не любила несправедливости и, вероятно, старалась её по возможности исправлять.

— Они просто не знают, что у меня горе, — улыбнулся Тьедриг в робкой и, в целом, никому особенно не нужной попытке оправдать смеявшихся гостей. Гостям ведь не было дела до него, зачем их оправдывать? Но его тоже огорчала несправедливость, и он не хотел, чтобы эта достойная госпожа кого-то осуждала незаслуженно. — Я здесь кто-то вроде шута, развлекаю всех своими нелепыми ужимками. Но на сей раз у меня вышло ненамеренно. А гости подумали, что я, как обычно, делаю это ради смеха.

— Шут? — вскинула брови госпожа Иноэльд. — Хозяйка дома держит у себя комедиантов?

— Это не должность, это призвание, — сказал он, печально улыбаясь. — А в этом доме я являюсь мужем хозяйки.

Госпожа Иноэльд бережно вернула ему шкатулочку с орденом, её рука легонько коснулась его рукава в сочувственном жесте.

— Прими мои искренние соболезнования, — негромко и серьёзно сказала она.

— Благодарю, — сдавленно пробормотал он сквозь ком в горле.

Раздался громкий властный голос жены:

— Тьедриг! Сколько раз тебя просить? Хватит позорить меня перед моими гостями!

Супруга остановилась на пороге комнаты — в парадном тёмно-красном наряде с золотой отделкой и пышным шейным платком, с украшенной драгоценными заколками причёской. Волей-неволей ему пришлось подняться на ноги, и шаткость его движений выдавала его с головой. Супруга нахмурилась:

— Ты что, пьян?

Он молчал. В глазах жены сверкала ярость.

— Я отправила тебя гулять с ребёнком, а ты напился?!

Он медленно выговорил:

— Прошу прощения. Я узнал о гибели своей матушки.

Госпожа Игногенд несколько мгновений молчала, потом промолвила:

— Какой матушки, позволь тебя спросить? Насколько я знаю, у тебя только батюшка. Или ты имеешь в виду свою мачеху? С ней что-то случилось?

— Нет, я имею в виду мою родную матушку, — сказал он. — Матушку, которой я не знал, а теперь узнал. Её больше нет.

— Что ж, это весьма прискорбно, — проговорила супруга. — Но это не извиняет твоего поведения, мой милый! Ты позволил себе напиться, находясь с ребёнком! Как ты мог в таком состоянии должным образом следить за дочерью? А если бы по твоей вине с ней что-нибудь случилось?

— Я виноват, — сквозь зубы процедил он. — Я не отрицаю своей вины. Но я был не настолько пьян, чтоб не помнить себя и упустить из виду Эдлинд. Ничего страшного не случилось, с ней всё в порядке, как видишь, мы добрались домой благополучно.

Голос жены хлестнул его, как плеть:

— Ты ещё смеешь оправдываться, шут несчастный? Довольно я терпела тебя! Довольно ты меня позорил перед приличным обществом! Но сегодня — это уже ни в какие ворота! С меня хватит! Немедленно убирайся из моего дома, ничтожество никчёмное! Возьми всё, с чем ты сюда пришёл, никаких иных вещей ты не получишь, все мои подарки оставишь здесь! И ребёнка ты больше не увидишь! Пошёл вон! Немедленно!

Он смотрел на неё мёртвым, тусклым взглядом.

— Ненавижу тебя, — проронил он глухо.

— Что ты сказал?! — вскричала она.

— Ничего, — сказал он всё тем же глухим, бесцветным голосом.

Эдлинд испуганно заплакала:

— Матушка, не выгоняй батюшку! Он хороший!

— Закрой рот, — оборвала та жёстко. — Мала ты ещё, чтобы судить мои действия!

— Сударыня, — вмешалась госпожа Иноэльд. — Быть может, не стоит так жестоко? У твоего супруга горе, он заслуживает снисхождения. А судя по этому ордену, матушка у него прославленная.

— Так пусть бы и не позорил свою славную матушку своим никчёмным поведением! — раздражённо рявкнула госпожа Игногенд. — И вообще, попрошу не вмешиваться в наши семейные дела! Любезная, кто ты вообще такая? Впервые тебя здесь вижу! И не хотела бы видеть впредь, имей это в виду!

Она вышла, нервно и негодующе стуча каблуками туфель. Госпожа Иноэльд смотрела ей вслед, сурово сдвинув брови и сжав губы. Рыдающая Эдлинд обняла отцовскую ногу и уткнулась в его бриджи.

— Батюшка, не уходи!

— Прости, детка... Твоя матушка велит мне уйти, я должен повиноваться, — глухим, безжизненным голосом проговорил он, глядя в одну точку застывшим взором.

Госпожа Иноэльд присела возле девочки и ласково тронула пальцами её волосы, погладила по плечу.

— Малышка, мы всё уладим. Всё будет хорошо. Не плачь, милая.

На улице снова лил дождь. Госпожа Иноэльд была столь любезна, что вызвала повозку и проводила Тьедрига до его родительского дома, проследив, чтобы он не потерял своих вещей, в том числе и матушкиных наград и документов. Он пребывал в таком заторможенном и отрешённом состоянии, что с ним по дороге могло случиться что угодно. И доля ответственности хмеля за это состояние была очень мала, преимущественно он находился во власти душевного потрясения.

Всю дорогу он смотрел в одну точку этим застывшим взглядом, а к многочисленным дорожкам от слёз на его щеках добавлялись новые. Госпожа Иноэльд позволила себе участливо взять его за руку. Когда повозка остановилась в дождливом сумраке, она любезно помогла ему выбраться, её руки в белых перчатках поддерживали его.