Дочери Марса

Военный госпиталь в Рэндвике оказался вполне приличной больницей. Пациентов осматривали не потоком, а поодиночке. Питание было полноценным и хорошо организованным. Часы отдыха соблюдались. Но Наоми не находила покоя. Война превратила ее в человека, неприспособленного к нормальной, спокойной жизни.

Раз в два дня приходило письмо от лейтенанта Шоу, в котором он сообщал Наоми, что делает все для того, чтобы вернуться в Египет. Он уже написал в Мельбурн начальнику административно-строевого управления сухопутных войск, запасся рекомендательными письмами от епископа, члена законодательного собрания Квинсленда, федерального сенатора. Она тоже собирала письма, чтобы заручиться поддержкой для возвращения, — одно было от «Матроны Митчи», вернувшейся в Викторию, другое — от главного врача на «Деметрисе». Наоми не могла вынести не только спокойную размеренность своих сестринских обязанностей. В первую очередь она стремилась довести до максимума расстояние, отделяющее ее от родных пенатов.

Почему она так ненавидит все, что с ними связано? Живописное место, бурые от навоза воды реки, душистые травы шервудских пастбищ. И склоны Голубых гор, поросшие кедрами, — один из таких и придавил мистера Сорли, именно это дерево виновато в том, что у нее теперь появилась мачеха. Перебирая в памяти все, что связано с родными местами, Наоми убеждалась, что за все время своих скитаний ей не приходилось видеть столько природных красот, сколько окружало ее дома. И причину ее стремления покинуть дом нужно было искать не в мачехе. Миссис Сорли — именно так называла ее про себя Наоми, — женщина экзальтированная. Доказательство тому — стоило Наоми известить отца и его жену, что она прибудет на «Карравонге», как на причал в Ист-Кемпси встречать Наоми явился сам мэр. И не один, а в окружении фотографов и репортеров из «Аргуса» — местной газеты в Маклей, — да еще и с женой и детьми! И от причала до резиденции мэра потянулся целый кортеж авто. В ее честь был дан официальный завтрак, и Наоми в своем безликом сером форменном платье восседала по правую руку от самого мэра. Наоми от души завидовала Кирнану, явно не удостоившемуся такой помпы и стольких заздравных речей. Мэр, заметив за столом миссис Сорли, громогласно поздравил ее. Но та заявила, что поступок этой бесстрашной девушки — никак не ее, миссис Сорли, заслуга. Наоми родила и воспитала другая женщина. В отличие от их с Салли матери миссис Сорли была решительной, в особенности если дело касалось дел матримониальных. Ее гордость за нового мужа и нежелание примазываться к чужим заслугам просто покоряли.

Из речи мэра следовало, что все здесь наслышаны и о «Гибели „Архимеда“». Наоми не могла взять в толк, как это сюда дошло. Позже она узнала о публикации в одной из газет Аделаиды, которую затем перепечатала и «Сидней Морнинг Геральд». Все это произошло еще до того, как «Деметрис» бросил якорь в сиднейском порту. Кто же приложил к этому руку? Шоу? Кирнан? Наоми пришла к выводу, что Шоу. Такой педант, как Кирнан, наверняка попросил бы у нее разрешения.

Во время завтрака ее попросили выступить. Когда видишь перед собой столько лиц и понимаешь, сколько ушей тебя слушает, поневоле преобразишься. Станешь другой. Ощущение, что ей готовы внимать, ударило ее точно электрическим током. Наоми слышала свой голос будто со стороны, вещавший об «уподобившихся Христу» солдатах, о терпении, о том, что никто и ни на что не жаловался, о том, что быть медсестрой, целительницей полученных в бою ран, — было и навеки останется для нее огромной честью. Она не стала описывать отделение больных дизентерией, загаженные матрасы и мириады мух. Наконец завтрак завершился. Откуда-то возникли молодые женщины, якобы учившиеся вместе с ней в школе. Некоторые уже успели обзавестись детьми. Одна из них сообщила, дескать, нашего малыша Клэри в сентябре убили. Мать до сих пор не может опомниться.

Семейство Дьюренс доставили домой — вниз по холмам из Вест-Кемпси и по мосту через Шервуд — причем на автомобиле, за рулем которого сидел служащий мэрии.

Они разместились на широченном заднем сиденье, и миссис Сорли прошептала ей на ухо:

— Отдыхай, как тебе вздумается. Можешь и верхом поездить, если хочешь. Это ведь был твой дом, только сейчас он стал моим.

Наоми в ответ чмокнула миссис Сорли, и та просияла. Отец не с беспокойством стал расспрашивать про Египет и Лемнос.

— Я мог потерять обеих дочерей, — сказал он.

Наоми поняла, что он близко к сердцу принял и заметку в «Сидней Морнинг Геральд», и слова мэра. Но и успел свыкнуться с мыслью, что как-никак выпестовал героиню.

Когда семья сидела за воскресным жареным барашком и отец с самым серьезным видом уткнулся в свою тарелку, а миссис Сорли то и дело одаривала ее сияющим взглядом, Наоми подумала про мачеху: ты будешь навзрыд рыдать над его могилой, но в отчаяние не впадешь. И будешь дальше жить хоть и скорбя, но она никогда не возьмет над тобой верх.