Дочери Марса

— Понимаете, — говорил этот офицер, — никому из нас до сих пор не приходилось видеть мир с воздуха. Никакому Наполеону. Представьте себе Веллингтона, который под Ватерлоо раздумывает, сколько еще мы продержимся, прежде чем будем вынуждены отступить, а Наполеон бросает в бой Имперскую гвардию, и грядущее оказывается в руках вовремя подоспевших пруссаков Блюхера? Вы только представьте, если у Веллингтона была возможность приказать: «Лейтенант Фортескью, садитесь в свой „В. Е.“, поднимитесь тысячи на четыре футов и доложите, на подходе ли войска маршала Блюхера?» А теперь — это сила, я говорю вам, сила! Любой солдат, располагающий возможностью такого обзора, вмиг овладеет обстановкой ничуть не хуже генерала!

— Все верно, — согласился Лайонел. — Но рано или поздно приходится приземляться. Как тот парень по имени Икар.

Мужчины пили виски и эль, женщины — шампанское, а те, кто предпочитал безалкогольные напитки, — фруктовые соки со льдом. И чей-то негромкий голос, которого волновали вещи вполне земные, а не высь небес, осведомился:

— Простите, вы не одна из сестер Дьюренс?

Салли в этот момент была занята разговором с кем-то из друзей Лайонела и, повернувшись на голос, увидела перед собой лицо повзрослевшего мальчугана — на опаленной солнцем физиономии отпечатались нежные черты матери и тетушки. Лицо мальчика-певчего, говорят про таких, а мудрость подсказывает, дескать, опаснее их нет на свете.

— Я — Чарли Кондон, — представился молодой человек. — Ист-Кемпси.

— Ваш отец стряпчий? — спросила Салли.

— Да, так и есть.

Семейство Кондон было частью правящего класса города в якобы бесклассовой Австралии. Представители нетитулованного мелкопоместного дворянства были стряпчими, финансовыми работниками, управляющими банками, их дети играли вместе, а вдовы — судачили друг с другом. И все же этот молодой человек был явно смущен, беседуя с Салли. Ей показалось, что на ветерана он мало похож. Не было в его глазах этого мрачного ритма.

— Разве вы не поехали учиться в Сидней? — поинтересовалась она.

Тот ответил, что да, поехал.

— Как я понимаю, в одну из закрытых частных школ? Где изучают право?

— Боже избави, нет. Хотя попытки были. Но меня интересует другое. Кстати, вы вроде закончили школу всего на год раньше меня? Вы совсем молоденькая еще.

— Благодарю, — с натянутой улыбкой ответила Салли. — Это что же, комплимент? Вроде я не такая уж старая.

— Я так рад встретить здесь вас. Странно, но мы все время пытались высмотреть знакомые лица. Это как напоминание о доме. Хотя я не очень-то и люблю родные места.

— Не важно, все равно приятно видеть знакомое лицо, правда?

— А вы? Вы были медсестрой? Я имею в виду в Маклей?

— Да, — подтвердила Салли, тут же вспомнив, как залечила собственную мать до смерти. В присутствии своего неожиданного собеседника ей пришлось подавлять это воспоминание. Совсем выбросить из головы.

— Моя сестра уехала, как только представилась возможность, — продолжала Салли, стараясь, чтобы юноша не подумал, будто она обижена на Наоми. Просто ставила его в известность. — И сейчас она пока там, но обещала при первой же возможности вернуться. Она навещала отца в Шервуде. И мачеху. Помните миссис Сорли?

— Я помню мальчика по фамилии Сорли, — сказал Кондон. — И вдову помню, но смутно. Это не ее мужа придавило деревом?

— Да.

— Теперь вспомнил. Страшная трагедия в Маклей. Мне всегда казалось, что она что-то слишком уж весела для вдовы. Я не хочу сказать, что…

— Я понимаю, — не дала ему договорить Салли. — И знаю, что именно вы не хотите сказать.

Молодой человек даже сподобился на улыбку. Салли отчего-то ожидала, что улыбка выйдет у него злорадной, кривой — чтобы показать скрывающуюся за личиной ангела дьявольскую натуру.

— Странное там местечко, — доверительным тоном сообщил он Салли. — В этой долине полно таких, которым просто неймется, — возомнили, что Кемпси и Маклей — Париж, Лондон или Москва. А стоит тебе приехать из Сиднея, так все наперебой пытаются подсунуть тебе в жены свою дочку. Будто нигде больше девушку не найти — только в Маклей или Кемпси. Господи! Я, наверное, кажусь вам таким критиканом!

И снова кротость на личике. Видимо, Кондон говорил совершенно серьезно — мальчик решил взбунтоваться против царящих в Маклей нравов.

Нет, от него не исходила эта почти химически выверенная смесь — фатализм, страшные воспоминания и изматывающая безжалостность, характерная для тех, кто уцелел. Были ветераны, которым были свойственны и учтивость, и вежливость, ведь они служили перилами, за которые можно ухватиться, чтобы не упасть в ад. Вновь прибывшие были вежливы и учтивы и к женщинам, и к этому миру, поскольку считали, что обязаны идти в ногу со временем и жизнью, и до сих пор не сталкивались с силами, способными стереть в порошок любую вежливость. Не его вина, что он — такой, в конце концов он на целый год моложе нее. И это было заметно во всем.

Они проговорили весь остаток вечера — до тех пор, пока на горизонте не возникла довольно улыбающаяся Онора, которая явно сочла столь длительную беседу Салли с лейтенантом Кондоном за начало отношений.