Дочери Марса

Надо прибавить, вокзал представлял собой изъеденное угольной пылью величественное чудо с колоннадой и грандиозным сводом. Солдат отправили на полигоны равнины Солсбери, а медсестер — в Лондон. На Хорсферри-роуд, Вестминстер, где располагался штаб австралийской военной администрации, им предстояло узнать свою судьбу.

4. Космополиты

Они могли выбраться из Руана на день в Париж, с которым их обманули по пути на север. Салли написала в госпиталь под Вимрё, где служила Фрейд, и назначила день, когда они втроем будут ждать ее в десять утра под главными часами вокзала Орсе, и, хотя ни одна из них никогда раньше их не видела, они не сомневались, что часы там обязательно есть, как на любой железнодорожной станции. Если Фрейд подбросят по побережью до Булонь-сюр-Мер, оттуда ей будет на поезде добраться проще, чем им из Руана.

Для поездки в Париж им вручили проездные документы и на машине «Скорой помощи» подвезли к большому белому зданию вокзала Руан Рив Друа, в его затейливые окна лился неверный свет, от которого на душе начиналась тоска, придавшая их выходному какой-то меланхолический оттенок. К моменту отправления поезда день решил порадовать их путешествие яркими красками, и они с готовностью поддались очарованию сельской местности. Мимо проносились рощицы вязов и тополей, их, как казалось Салли, словно урезали древние леса до размеров декорации. Пейзажу явно не хватало вертикалей высоких эвкалиптов, умирающих от того, что кто-то кольцами срезал на них кору, так уродующих австралийские просторы. В деревнях женщины и дети таскали воду от колонок в конце улицы, а мальчик в сабо лет десяти, попыхивая сигаретой, смотрел на проносящийся поезд. Здесь среди вспаханных полей в окружении деревьев мог бы стоять случайный большой дом. Но ни одного шато не приближалось к путям, угольная пыль предназначалась для бедноты.

Затем они въехали в убогие пригороды, где мелькали и проблески величия города, и прибыли на вокзал Орсе, самый великолепный железнодорожный дворец, какой только можно себе представить, и самый эклектичный, где на каркас французского юмора были контрапунктом нанизаны помпезные купола и колонны, заимствованные у возведенных британцами вокзалов от Тасмании до Египта. В главном вестибюле вокзала они, как и ожидалось, увидели большие часы. Под ними — высокая, бледная и чуть похудевшая Фрейд. Эта одинокая застывшая фигура и вполне обычное для ожидающих поезда непроницаемое лицо служили символом достойного завершения дня. Они кинулись к ней, она ответила на их поцелуи сдержанно, хотя и без малейших колебаний.

— Куда теперь? — осведомилась она, словно решать это должны были они.

Они стояли у моста, ведущего к Лувру, и для начала двинулись туда. В музее оказалось полно солдат всех мыслимых национальностей. Такое многообразие мундиров — от строгих до ярких и разноцветных — предвещало скорый и окончательный разгром противника. Чем больше франтовства в одежде, тем, по мнению Оноры, меньше мужества в человеке. Времени у них было всего на несколько залов, но они дали зарок вернуться сюда и посвятить весь день исключительно музею. Салли, помимо воли предвидя скорую встречу с Чарли Кондоном, твердила про себя фамилии художников. Ей понравился Давид — он просто не мог не понравиться, — и женщина кисти Энгра в платье с высокой талией.

Когда они вышли из Лувра, день оставался ярок, по небу высоко плыли редкие облака, но, хотя было прохладно, они направились в сад Тюильри, где деревья еще не распустились. Но на ветках уже набухали почки, обещающие пышную листву. Затем, сверяясь с купленной Салли картой, прошли по набережной до острова, где должен был стоять громадный собор. Он был знаком им с самого детства по справочникам чудес света, именно там пленял их воображение хромой Квазимодо. Как и до пирамид, до собора можно было добраться пешком, просто дойти, в точности так же, как от универмагов Кемпси и Барсби по Белгрейв-стрит до кондитерской Мотти. В соборе было много боковых приделов, отделенных от главного нефа рядами зажженных свечей. Онора решила поставить свечку во исполнение «своих особенных замыслов» и, преклонив колени перед Богоматерью, шевеля губами, помолилась о том, чтобы Господь помиловал Лайонела Дэнкворта, последнее письмо от него пришло из Египта, но он вполне мог оказаться сейчас во Франции. Другую свечку — за семью и еще одну — за победу союзников. И еще четвертую. За Фрейд, как она шепотом призналась Салли. Во искупление зла, которое мы ей причинили. Покончив со свечами, Онора сунула несколько мелких купюр в прикрепленный к канделябрам ящичек для сбора пожертвований.

Когда, забравшись на башню Квазимодо, они стали обозревать рукава Сены, Париж изумил Салли своей земной сущностью. Она видела мужчин, стоящих у открытых взгляду прохожих уличных писсуаров, которые, ничуть не смущаясь, приподнимали шляпу, чтобы поприветствовать проходящую мимо даму.