Дочери огня

Больше всего усилий я приложил к тому, чтобы отвратить Дероша от его пагубного намерения, чтобы внушить ему истинно христианское понимание того, сколь преступно самоубийство. Но вы ведь знаете, что Дерош, на свою беду, был воспитан в духе материалистов восемнадцатого века. Все же после ранения взгляды его сильно изменились. Он стал одним из тех полухристиан-полускептиков, которыми у нас хоть пруд пруди, — они считают, что толика религиозности, в общем, не повредит, и готовы даже прибегнуть к помощи священника, на случай если бог все-таки существует! Благодаря вот такой смутной вере он и выслушивал мои увещания. Прошло несколько дней, а Вильгельм и его сестра по-прежнему жили в трактире: после перенесенного потрясения Эмилия тяжело захворала. Дерош поселился у меня и целыми днями читал религиозные книги, подобранные мною для него. Однажды он отправился в форт, провел там несколько часов, а вернувшись, показал мне бумагу, выправленную на его имя: то было назначение капитаном в полк, выступавший на соединение с дивизией Партуно^[216].

Через месяц мы получили известие о его смерти, столь же славной, сколь загадочной. Говорите, что хотите, об исступленном отчаянье, которое бросило Дероша в гущу схватки, но его пример — и с этим никто но станет спорить — одушевил весь батальон, понесший немалые потери в первой атаке…

Все молчали — рассказ о такой жизни и такой смерти заронил в каждого какую-то неподдающуюся выражению мысль. Аббат встал со словами:

— А теперь, господа, если вы согласны изменить направление нашей ежевечерней прогулки, пойдемте по этой позолоченной закатом аллее, я поведу вас на Плющиный холм — оттуда виден крест монастыря, где приняла постриг госпожа Дерош.

Заколдованная рука

Впервые вышла в «Cabinet de lecture» 24 сентября 1832 г. под названием: «Рука славы, макароническая история», окончательное заглавие — в книге «Сказки и шуточные истории», 1853 г. Время написания повести совпадает с обострением интереса к национальной истории, в частности к жизни и нравам деклассированных слоев в феодальные времена (ср. «Собор Парижской богоматери» В. Гюго, 1831). В 1828 г. начинают выходить мемуары полицейского шпиона Видока, которые вводят в моду воровской жаргон (из них черпали материалы для своих романов В. Гюго и Бальзак). В 1831 г. переиздается самый ранний словарь арго (1628), выходят собрания историй и анекдотов из жизни знаменитых разбойников, воров. Материал этот широко использован Нервалем в его повести.

Перевод А. Андрес

Глава первая ПЛОЩАДЬ ДОФИНА

Нет ничего прекраснее, чем все эти дома XVII века, чье величественное собрание являет нам Королевская площадь. В час заката, когда их кирпичные фасады, окаймленные по углам серым камнем и украшенные такими же каменными карнизами, освещены солнцем, а высокие окна в багряных лучах его кажутся объятыми пламенем, испытываешь такое чувство почтения, как если бы то было заседание представителей судебных палат в их красных мантиях с горностаевыми отворотами; и — да не покажется подобное сравнение слишком уж детским — можно бы, пожалуй, сказать, что тянущиеся вдоль домов широкие ряды лип, правильным четырехугольником окаймляющие Королевскую площадь, завершая собою строгую гармонию ее очертаний, слегка смахивают на длинный зеленый стол, с четырех сторон которого восседают сии грозные магистраты.

Есть в Париже другая площадь, созерцание которой доставляет не меньшее удовольствие и которая соразмерностью своих частей являет в треугольной своей форме почти такую же гармонию, какую и та, первая, являет в квадратной. Она была построена в царствование Генриха Великого^[217], который назвал ее площадью Дофина, и все тогда были поражены, как мало времени понадобилось на то, чтобы покрыть домами весь пустырь на острове Ла-Гурден. Внезапное вторжение на этот незаселенный участок чрезвычайно опечалило младших клерков, приходивших туда в часы досуга пошуметь и порезвиться, а также адвокатов, охотно уединявшихся там, чтобы обдумать защитительную речь, — так славно было очутиться среди зелени и цветов после вонючих задворков Дворца правосудия^[218].