Дочери озера

Саймон прошел по залу и уселся в другом конце. Вдвоем они начали перебирать вещи предков, так много значившие для Селесты и Гаррисона, но теперь не представляющие особой ценности для Кейта и Саймона. В числе прочего нашлись крестильная младенческая рубашечка, тонкое вязаное одеяльце и крохотная серебряная чаша.

Кейт брала их в руки, разглядывая и бормоча «Ух ты, как красиво!» и «Интересно, кто это носил?». Она не знала, что когда-то Селеста тщательно убрала их в сундук, разбитая горем и с тоской в сердце.

– Гаррисон! – Вопли Селесты эхом разнеслись по огромному пустому дому посреди ветреной осенней ночи. – Она не дышит! Клементина не дышит!

Крики жены разбудили новоиспеченного отца, который в ужасе бросился к кроватке дочери-первенца. Кроватка стояла в детской – в нише рядом с хозяйской спальней, которую Саймон и Джонатан переделали в великолепную ванную с циркулярным душем и джакузи. Саймон обожал нежиться в ароматной воде, наслаждаясь бокалом вина и хорошей книгой. Он понятия не имел, что его прабабушка начала терять рассудок именно там, где теперь его спину массировали струи воды. Он говорил Кейт, что никогда не слышал посланий с того света. Но если бы он хоть раз внимательно прислушался, принимая ванну, то разобрал бы тихий плач женщины, баюкающей своего мертвого ребенка. Первенца. Клементину.

Гаррисон ворвался в комнату и застал ужасную сцену. Селеста поняла, что ее любимая дочка мертва, – конечно, она должна была это понять, но муж никак не мог убедить ее выпустить крошечное тельце. Жена сидела в детской в кресле-качалке, напевая и воркуя, с мертвым ребенком на руках.

– Почему она не засыпает? Почему она не перестает плакать?

Гаррисон бросился к комнате кухарки и колотил в дверь до тех пор, пока женщина не открыла – растрепанная, в ночной рубашке.

– Миссис Коннор нехорошо, – шепнул он ей. – Бегите за доктором.

Укутавшись от холода, кухарка помчалась вниз с холма в город. Казалось, стучаться в заднюю дверь докторского дома пришлось целую вечность. Когда доктор наконец появился, они вдвоем побежали к дому на холме, поднялись по лестнице в хозяйскую спальню и обнаружили там Гаррисона. Он уставился в окно. Его лицо было пепельного цвета. Его жена укачивала мертвого младенца, напевая колыбельную.

– Она засыпает только у меня на руках. – Селеста улыбнулась доктору. – Каждый раз, когда я пытаюсь уложить ее в кроватку, она так громко плачет! Тише, детка, не плачь…

Гаррисон умоляюще посмотрел на доктора.

– Давайте я отвезу ее в больницу, миссис Коннор, – предложил доктор, протягивая руки. – Там мы позаботимся о ней и выясним, почему она так плачет.

Селеста вняла его доводам: девочке явно нездоровилось. Она передала крошечное окоченевшее тельце доктору, который в ответ протянул ей горячий напиток, принесенный кухаркой из кухни. Доктор добавил туда снотворное.

– Вам пришлось нелегко, миссис Коннор, – сказал доктор. – А теперь немного поспите, пока я позабочусь о вашей дочке. Я позабочусь обо всем.

Гаррисон, едва шевеля губами, искренне поблагодарил доктора и осторожно повел Селесту в спальню. Проснувшись на следующее утро, она не спросила о ребенке. Она не хотела говорить ни с Гаррисоном, ни с кем-то еще о том, что случилось прошлой ночью, – просто убрала подальше все детские вещи: крестильную рубашечку, одеяльце, которое связала крючком ее бабушка, и серебряную чашу. Все эти драгоценные воспоминания были навсегда спрятаны в сундук – с глаз долой, из сердца вон.

Всем казалось, что Селеста достойно справлялась с горем, как и всякая благоразумная женщина в те времена. Тогда детская смертность была нередкой – почти в каждой семье случались такие трагедии. Но Селеста так и не оправилась от утраты. Ни вторая дочь Хэдли, ни любящий муж, ни богатство, которого хватило бы на пять жизней, – ничего не утешало. Горе разъедало ее. Когда Селеста умирала, она с надеждой смотрела вверх, в небеса, гадая, сможет ли Клементина заснуть, когда мать наконец-то возьмет ее на руки.

Но Саймон и Кейт даже не подозревали об этом, вертя в руках крошечные реликвии – память о том, как скончалась их прабабушка. Они ничего не знали о Клементине. Во времена Селесты и Гаррисона о таких вещах, как смерть младенца, было не принято говорить. Как бы сильно ни горевали родители, от них ждали одного – делать вид, что все в порядке. Так что правнуки рылись в вещах Клементины в поисках книг и фотографий, которые можно выставить напоказ, в полном неведении.

Через несколько часов, перебрав несколько сундуков, они наконец набрали достаточно подходящих вещиц. В сундуке на другом конце зала Саймон нашел несколько семейных снимков, которые собирался вставить в рамку и повесить в номерах.

– Посмотри-ка, – позвал он Кейт. – Похоже, эти молодожены – Гаррисон и Селеста.

Кейт подошла взглянуть на фотографию.

– Красавцы, правда? – Она улыбнулась. – А он такой франт!

– Благодаря их генам ты тоже красавица. – Саймон протянул ей стопку фотографий. – Вот еще пачка. Помоги мне, а я посмотрю остальные, и на этом на сегодня все.