Дочери Волхова

Девушки, на которых он при этом поглядывал, смеялись, утыкаясь лицами друг другу в плечи. Посмотреть тут было на кого: кроме Яромилы и Дивляны, возле Милорады теснились и Веснояра, и Оленица, и Будинега, и Лебедяна с Росавой, и Льдиса с Оловой. Все девушки были хороши, но чаще всего восхищенный взгляд Белотура перебегал с Яромилы на Дивляну. Похожие одна на другую, нарядные, с блестящими в свете огня рыжевато-золотистыми волосами, вместе они казались даже еще краше, чем по отдельности, и он просто млел от наслаждения этой красотой.

– Стало быть, брат мой князь Аскольд так помыслил с дружиной своей: если найдем мы на полуночной стороне себе надежных союзников, то тогда бы он и посватался! – сказал Белотур, с усилием оторвав взгляд от девушек и обращаясь к их отцу: – Жены-то у него и сейчас есть, а княгини нет. И если найдутся у вас, мужи нарочитые, дочери-невесты столь хорошего рода, чтобы достойны были полянской княгиней стать, то я за брата моего и посватаюсь, и невесту с собой в Киев увезу.

Ладожане загудели, девушки приоткрыли рты. Все они были здесь весьма знатных родов, лучших на Волхове. Неужто сказанное может иметь отношение к какой-то из них?

– Хорошие невесты и у нас имеются, – ревниво заметил Родослав. – У Вышеслава Мирославича, брата моего, дочери красавицы, одна лучше другой! А рода нашего знатнее на берегах Ильмерь-озера не бывало испокон веку – от самого князя Гостивита, потомка Словенова, род ведем!

Белотур наклонил голову, будто бы соглашаясь, но при этом мельком погладил ус и бросил взгляд на дочерей Домагостя, совершенно ясно говоривший: те-то, может, и хороши, но с вами не сравнятся! И ладожане подняли руки ко ртам, вежливо скрывая усмешки. Все понимали стремление Вышеслава словенского не упустить столь выгодное родство, но все также знали, что дочери его большой красотой похвалиться не могут. Нашим в подметки не годятся!

– Ну, что знатнее нет, это ты, допустим, погорячился, – рассудительно, но с непреклонным видом заметил Домагость, и старейшины вокруг закивали. – У князя Гостивита ведь не одна дочь была, и все они внуков оставили. Моя же бабка Доброчеста ему дочерью приходится. А уж ее, Доброчесты, правнучки сколь хороши, что рассказывать не надо! Да и другие невесты у нас есть…

– А про твоих и говорить нечего – товар лицом! – усмехнулся в ответ Святобор. – Если в рассуждении рода смотреть, то лучше Домагостевых нигде не найдешь.

– Подумаем, поговорим еще. – Полянский гость вежливо кивнул, не желая ссориться и с ильмерцами тоже. – Наше дело неспешное, до зимы сладим.

Едва дождавшись, когда гости начнут расходиться, девушки кинулись по домам, чтобы рассказать сестрам и подругам невероятную весть. Посланец полянского князя собирается сосватать ему в Ладоге невесту! Вот это была новость так новость! Сама по себе далекая и неведомая земля полян казалась ладожанам чем-то вроде Того Света, и мысль поехать туда кому-то из них, чтобы туда выйти замуж, была даже более поразительной, чем мысль о браке с лешим или водяным, – таких-то басен они с детства наслушались.

– Водяные-то вон они, под боком считай, соседи, – рассуждала Путенина жена, бабка Вередица. – Вон, Волхову каждую Купалу невесту отдают. Но где Киев-то этот, есть ли он на свете, или баек нам наплел кощунник полянский!

В большинстве ладожане, правда, верили в существование Киева, но отдавать туда замуж дочерей жаждали далеко не все. Годолюба, жена Творинега, решительно отказалась и мужу запретила даже думать об этом.

– Да чтобы я мою Оленюшку или Буденьку этим навьям отдала! – кричала она, когда Творинег вернулся от Домагостя. – Чтобы я дочерей моих родимых на серебро или золото променяла! И сами они сгинут там, и нас всех с собой погубят! Даже думать не смей! Деды наши и прадеды такого не заповедали, чтобы дочерей на Тот Свет замуж отдавать!

Творинег только и мог, что развести руками. В деле замужества дочерей решающее слово по обычаю остается за матерью. Сам он не думал, что полянская земля и впрямь на Том Свете, но во многом жена была права. Отдать дочерей на Днепр – почти то же самое, что положить на краду. И не увидишь их никогда больше, и внучков не понянчишь, да и дойдут ли вести – неведомо. Это не на Ильмерь отдать, не в Плесков или Изборск – из этих мест, бывало, приезжали за знатными невестами «далекие» женихи.

– Вижу я, отец, что Белотур-то на наших девок глаз положил, – говорила Милорада мужу, когда гости разошлись.

– Коли мы не отдадим – Вышенька своих отдаст. А ты сама подумай, что тогда будет. Меха на Греческое море пойдут не наши, а Вышенькины. Серебро не мы, а Вышенька будет неводом частым грести. А там еще раздухарится и ратью на нас пойдет. Будто не знаешь, что он спит и видит себя новым князем словенским? Не зря он сыну невесту не где-нибудь высватал, а в Плескове самом. Мы от Гостивита род ведем, и он ведет. Но у него теперь есть родич-князь, а у нас нету.

– Ну, князь Судила-то и нам вот-вот родичем станет, – напомнила Милорада.