А потом лестница снова заскрипела – тяжело, основательно, как если бы по ней поднимался кто-то из мужчин. Дивляна увидела отца. Решив, что он ищет здесь Яромилу, Дивляна торопливо вскочила, расправляя девичий красный пояс, и воскликнула:
– Батюшка, а Ярушка-то где? Внизу? Здесь ее нет!
– Ярушка к вуйке пошла. – Домагость подошел к дочери. – Присядь-ка.
– Как это – к вуйке пошла? – Дивляна вытаращила глаза, но опять села на лежанку, повинуясь его знаку. – Или сговора не будет?
– Будет сговор. – Домагость опустил глаза, будто не решался что-то вымолвить.
Такого, чтобы родной отец смущался в разговоре с дочерью, Дивляна никогда не видела и недоумевала все больше и больше.
– Как же он будет? Жених в Киеве, невеста незнамо где – что это за сговор такой?
– Вот что, Дивомила свет Домагостевна! – наконец решился отец. – Выслушай, что я, отец твой, тебе скажу. Обещал я полянскому князю Аскольду мою дочь в жены, думал Ярушу, как старшую, за него отдать. Да не захотела отдать ее Ладога: Лелю, говорит, надежду и благословение наше, полянам не отдадим ни за серебро, ни за золото, ни за паволоки многоцветные. Против всей Ладоги я идти не могу. Да и правы люди: если милость богов уйдет, от серебра счастья не будет. Но и слово мое, полянам данное, я нарушить не могу. Докончание нужно нам, от него благоденствие всей земли нашей зависит. Выходит, надо другую дочь им отдавать. Велеська мала еще. Недозрелую калинушку, как говорится, нельзя заломать, и недоросшую девушку нельзя замуж отдать. Да еще в даль такую… Вот и выходит, что одна у меня невеста есть для князя Аскольда. Ты, Дивомила свет Домагостевна.
Дивляна хотела что-то ответить, открыла рот и снова закрыла. Так это что, о ней говорят? Она понимала, что отец рассуждает здраво: Яромилу Ладога не отпускает, и это неудивительно, а Велеська еще мала – им ли, сестрам, не знать? Но к окончанию его речи она не была готова. Хотя понимала, что незамужних дочерей у отца только три и еще одной невесты взять негде… Но… О чем речь? Какой князь Аскольд? Какой еще сговор, какой Киев, если она почти что уже замужем за Вольгой?
Дивляна не понимала сейчас того, что она стала женой Вольги пока только в своем воображении, а для Домагостя этот брак – лишь один из нескольких замыслов о ее судьбе. И ничто пока не мешает ему решить по-другому, раз уж возникла такая необходимость.
– Но как же… – только и прошептала Дивляна, да и то ее услышали разве что подвески в ожерелье.
Голос пропал, мысли разбежались, она даже не могла ничего ответить. Ее сковало дикое напряжение, хотелось вскочить, грохнуть чем-нибудь, разбить что-нибудь большое, закричать, чтобы по всей Ладоге было слышно, – и нельзя было пошевелиться. Запертые чувства и несказанные слова распирали ее, горло перехватило, от возмущения на глазах выступали слезы, но она боялась двинуться, как будто от резкого движения могла сломаться.
– Ну, что скажешь? – Домагость взял ее за руку.
Он принял решение, но ему все-таки хотелось знать, что об этом думает его дочь.
– Я ведь понимаю, дочка, что страшно тебе, – продолжал он. – Ты знаешь, что с серебром совсем плохо нынче. Раньше по одной куне за шеляг давали, а теперь уж по две просят. Если дальше так пойдет, то забудем, какое оно, серебро это, и останемся со своими кунами… Да что мы, чудины, что ли? А через полянскую землю и шелка, и самиты покупать можно, и паволоки, и серебро, и золото, и узорочья разные, и вина. Да чего только ни купишь! От Киева туда прямая дорога. Будем сами, без варягов, туда куниц и меды возить, на серебро и шелка менять. Разбогатеем, город построим, как в Любше, чтобы никакие находники нам не страшны были. Понимаешь, сколько всего от тебя зависит? Да и тебе хорошо – княгиней станешь. Князь – это ведь тебе не банная затычка, жених знатный! Род твой того достоин, ждут тебя почет и уважение. Вон, мать нагадала, что пойдет от тебя могучий род и многие земли ему будут подвластны.
Дивляна молчала и почти не слушала, что он говорит, до ее сознания ничего из его слов не доходило. Она понимала только одно: отец даже не упоминает о Вольге, не берет его в расчет, будто никакого плесковского княжича век здесь не бывало… Да и почему он должен с ним считаться? Она будто шла по льду, а потом лед вдруг растаял под ногами – и она рухнула в воду. Ведь что ее связывает с Вольгой в глазах старших? Да ничего! Круги водили на Купалу, экое дело большое! Где сваты, вено, сговор, подарки, ряд между родами? Ничего не было! Она намечтала себе невесть что… а отцу не до ее мечтаний, у него свой расчет. Он уговаривает ее выйти за Аскольда, будто ничего не знает о ее желаниях, и дает понять, что ничего другого как бы и нет. Но даже если бы и не Вольга, с тем же успехом отец мог уговаривать ее ехать на Тот Свет, чтобы там стать женой Кощея. Неведомая полянская земля в представлении Дивляны была ничуть не более близкой и понятной, чем Закрадье.