Дочки-матери

Мама сидела у стола. Над ней плавали клубы дыма. Она сказала: «Покажи трусы». Я не поняла. Потом подошла. Подняла подол сарафана. Спустила трусы. Так стояла перед ней. Мгновенье, вечность? Не знаю. Во мне клокотали невылившиеся слезы, ненависть, жалость. Я легла, закрыла лицо простыней. Ненависть прошла. Я заплакала, потом сказала: «Лиду арестовали». Мама молча закурила и ответила вопросом, обращенным куда-то в пространство: «Господи, а ее-то за что?»

Больше никогда в жизни мама не сказала про Севку свое любимое «золотая молодежь». Я почувствовала, что с этой ночи он стал ей «своим», как я уже давно была «своя» Лиде. Но скоро мама тоже станет «между прочими». А мы будем взрослеть. В чем-то быстро, а в чем-то медленно.

Ранней весной 1941 года я приехала в Москву подать заявление на разрешение свидания с мамой. Севка уже успел жениться и развестись. Все за один месяц. Я узнала об этом из его письма — после развода. С поезда, как всегда, пришла в проезд Художественного театра. Дверь открыла Маша. Выглянула Раечка. Я вошла в комнату. На тахте сидел полуодетый Севка. Посередине комнаты заканчивала одеваться незнакомая женщина, мгновенно исчезнувшая в раскрытую дверь. Я спросила Севку: «Это кто?» — «Никто!» На углу стола лежали два перстня с крупными темными камнями. Я схватила их и широко, зло размахнувшись, швырнула в раскрытое окно. «Дура сумасшедшая, как я буду их отдавать?» — «Никак». Мы завтракали, обсуждали, как лучше написать заявление. Севка был опытный. Он уже ездил на свидание к Лиде. Потом я пошла в ГУЛаг. Днем кто-то из друзей сказал мне, что «у Севы роман с потрясающей женщиной, женой композитора Д.»