Читаем Дочки-матери полностью

Дочки-матери

Вечером я шла по улице Горького. Сева навстречу. Бледный, в распахнутом светлом пальто. Поднял руку, вроде как приветствуя. Стоял, покачиваясь. Раскрыл рот, но ничего не сказал. На меня дохнуло перегаром. Я отшатнулась. Потом обошла его и почти побежала к Советской площади. На углу остановилась. Стало стыдно, что оставила одного. Побежала назад. Он стоял на краю тротуара, как бы раздумывая, переходить улицу или нет. Я повела его домой. Мы с Машей раздели его и уложили. И Маша стала выговаривать мне, что я дала ему так напиться. Я сказала, что это было без меня. «Ох, у него это уже не в первый-то раз, — почти шепотом запричитала она. — Пора тебе уж совсем-то приехать. Ведь не маленька уж». И ушла к себе на кухню. Я села у Севки в ногах. Он храпел. Раньше этого никогда не было. Раньше я могла лечь рядом и спокойно проспать всю ночь. Теперь нет! И эта женщина утром! И эта дурацкая женитьба на месяц! И этот запах перегара! Я вышла на балкон. Сколько раз мы спали здесь и вдвоем, и втроем! Третьим был то наш Егорка, то Седин брат Игорь. Я всегда спала у стенки. Севка всегда — у решетки. И здесь, на балконе, он выбрал нам общую звезду — Вегу. Теперь я уже не знала, действительно ли мы родились под общей звездой и чтобы всегда быть вместе? И будут ли у нас дети — Эдя и девочка, для которой я все еще не выбрала имени? Стало холодно. Я тихо подвинула стул к балконной двери, чтобы она не захлопнулась. И ушла ночевать к Елке на улицу Станкевича.

Может, в ту ночь я предала Севку? Вначале немного, когда шла по улице? А потом совсем, когда ушла? Но я знаю, что была еще не готова решить по-другому. Маленькая? Как это Севка говорил: «Тебе нельзя в Эрмитаж», «тебе нельзя на вечеринку», «ты еще маленькая». Похоже, доросла я только в войну.

Бог ты мой, как далеко увела меня память от того вечера 19 апреля 1937 года, когда мы сидели за праздничным столом у Лиды в комнате, отмечая Севкино пятнадцатилетие.