Дочки-матери

Через месяц, жарким, ветреным, очень пыльным днем (пыль так и стояла в воздухе, а песок, поднимаемый ветром, скрипел на зубах) мы разгрузили без малого семьсот тяжело- и легкораненых на Ярославском вокзале. Я выяснила у парней-лейтенантов, помощников военного коменданта вокзала, что простоим где-то на путях до утра. Я заехала за Инкой, и мы поехали в госпиталь. Куда-то далеко за Даниловскую. У входа дежурный пропустил меня только к главному врачу. Она сразу разрешила свидание, хотя сказала, что у них строже, чем в других госпиталях, потому что раненые у них необычные, неспокойные, черепно-мозговые. Я уже понимала, что это значит. И говорит:

«Они сейчас все в саду. Идите». Я вышла к Инке растерянная и говорю: «А как мы его найдем? Я совсем не уверена, что узнаю». Мы, озираясь, прошли несколько аллеек, и вдруг Инка схватила меня за руку: «Люська, смотри, это он», — прошептала она и показала на человека, сидящего на лавочке против небольшой клумбы с запыленными цветами. На что я ей тоже шепотом: «Откуда ты знаешь?» — «Да он же вылитый ты, только с усами». А человек этот на шепот поднял голову и вдруг встал и пошел к нам, чуть прихрамывая. Я вспомнила, что уже видела его с палкой, прихрамывающего и с усами — тогда в Чите, в самый первый раз.

Потом мы сидели с ним на той же самой лавочке, с которой он пошел к нам, а Инка бродила где-то по саду. Мы разговаривали. Верней, говорил он, он спрашивал, он за меня сам пытался отвечать на свои вопросы. Я узнала, что он после госпиталя, видимо, вернется в Баку. С армией покончено. Что у него там жена (или близкая женщина), зубной врач, что мама его умерла. Но о смерти Герцелии Андреевны»я уже знала до этой встречи.

В конце зимы наш поезд был в Баку, и я пыталась ее разыскать. Узнала адрес в адресном столе. И ее бывшие соседи сказали мне, что она умерла от дизентерии всего за несколько недель до моего приезда. Они спрашивали меня, кто я. Я сказала, что просто знакомая. Язык не повернулся сказать, что она моя бабушка. Бабушкой ведь всегда ощущала только Батаню. Это как папой — только папу. Да и сказать — внучка — тоже хороша, если от соседей узнаю о смерти бабушки. Опять я чувствовала себя виноватой. Ведь не станешь все и всем рассказывать, чтобы разобраться, когда и в чем кто виноват. Да и есть ли они вообще — виноватые?