Додинастический Египет. Лодка у истоков цивилизации

Аргументируемое данными палеоклиматологии допущение о старшинстве судов, запечатленных на скалах в египетских вади, по отношению к изображавшимся на керамике и других артефактах из додинастической Долины косвенно поддерживается тем, что в Нубии ситуация виделась археологам в точности такой: здесь, по их мнению, рисунки ладей на бытовых предметах вошли в обиход только ближе к периоду Нагада III, тогда как петроглифические [193] появились гораздо раньше [438]. Особое место среди древненубийских художественных раритетов занимает недавно найденный неподалеку от устья Белого Нила южнее Омдурмана обломок гранитной гальки с фрагментарно сохранившимся эскизом лодки, нанесенным черным красителем, в контексте раскопа привязанный к радиоуглеродным датировкам in situ 7980 ± 40 и 7870 ± 40 ¹⁴С л. н., или первой половине VII тыс. до и. э.[100]! Не говоря о том, что это сам по себе уникальный случай инструментального датирования доисторических лодочных «граффити» в египетско-суданском речном бассейне, находка хронологически приписывается первичному на Ниле неолиту культуры раннего (так называемого «мезолитического») Хартума [69; 133], которая значительно опередила «неолитическую революцию» в Египте[101]. «Хартумская» лодка – в оригинале, несомненно, весьма скромных размеров (рыбачья?[102]) – имеет серповидный абрис, кормовое рулевое весло на вертикальном шесте и напалубный шалаш. Отмечалось, однако, ее поразительное сходство с додинастическими образцами египетских керамических орнаментов, словно она не была отделена от них тремя тысячами лет и одной из величайших технологических революций в истории человечества. Как бы то ни было, ясно, что к вторжению в долину Нила организованных в крупные ватаги «мореходов» это суденышко, даже отдаленно не напоминающее многовесельных петроглифических «гигантов» из восточных вади, непричастно. В (Верхнем) Египте его конструктивные аналоги становятся элементом росписи глиняных сосудов начиная с позднего амратского периода [ср. 65], причем Винклер подтверждал, что все эти лодки принадлежали местному населению Долины [479]. Если обобщить опирающиеся на археологию научные версии ранних сроков активизации на Ниле «династической расы» (или, выражая суть явления, того этнического субстрата, который заложил социально-политические основы фараоновской цивилизации в условиях резко усилившегося прироста производящего хозяйства и «внутреннего благосостояния» Египта [ср. 148]), то они так или иначе сойдутся на энеолитическом периоде Нагада II, т. е. не укажут ощутительно ниже середины IV тыс. до и. э. Поправка на палеоклиматологию ставит под вопрос непосредственную связь герзейской государствообразующей эпопеи с начертанными на скалах вади «кораблями пустыни», но дальнейшее рассмотрение этой специальной проблемы я выношу за рамки настоящей работы.

Замечу только, что удревнение до глубины Бадари датировок петроглифов морских или мореходных ладей, с сопутствующими саванновыми животными или без них, как-то перекликается разве с подзабытой экзотической гипотезой, законспектированной сэром Уоллисом Баджем со ссылкой на де Моргана, согласно которой «“новая раса” профессора Питри» предшествовала «египтянам» на Реке, обитая здесь еще до их иммиграции или вторжения в страну и притом занимая не клочок Верховья в районе Нагада-Баллас, а «всю долину Нила протяженностью почти в тысячу миль» [123].

Спектр реконструкций возрастов, ареалов и маршрутов «завоевателей из Азии» расширяла теория английского египтолога (по первому образованию инженера) Реджинальда Энгельбаха о попадании «династической расы» в (Нижний) Египет через Вади Тумилат [192], с обсуждением ее сирийских корней или транзитов [322; 457]. Похожие взгляды высказывал Эмери, убежденный, что продвижение «многолюдного воинства» по пустынным верхнеегипетским руслам ал-Хаммамат было сопряжено с огромными трудностями из-за нехватки воды – палеоэкологический тезис, более-менее приемлемый лишь при отнесении вооруженной интервенции «ближе к концу IV тыс. до и. э.» [189]. Ее «argumentum ad oculos» – резную костяную рукоять знаменитого луврского кремневого ножа Е11517 со сценками сражений, разгрома и пленения на суше и воде (рис. 20, 68) [440] – приписывали в том числе сирийскому (если не месопотамо-эламскому) художественному стилю [ср. 124; 151] и датировали вслед за Питри (S. D. 60–65) [365] периодом Нагада III [474], т. е. протодинастикой. Однако этот экспонат, как нередко бывает с уникальными артефактами далекого прошлого[103], привлекающими повышенный интерес публики и вал противоречивых ученых и околонаучных трактовок[104], вносит в невнятную канву «традиционной» египетской предыстории скорее дополнительную сумятицу, нежели вожделенную ясность.