«Додж» по имени Аризона

Зажмурился и представил себе горящий танк. Только не тот, что в прошлый раз, не нашу «тридцатьчетверку», а немецкий, «T-III». В 41-м это было, в октябре. Фрица этого из первой траншеи бутылками с КС закидали, да только швыряли, олухи, спереди, и вот мотор не полыхнул. А он через их траншею махнул с разгону и так и пополз, горящий, прямо на мой окоп. А у меня ни гранат, ни бутылок, одна только винтовка. Двух метров не доехал, гад, бронебойщики его из ПТР достали.

Вот его-то я и припомнил – как он на меня, весь в огне, надвигался и прямо из огня, из пламени на броне, пулемет танковый лупил. Представил – и рванулся вперед что есть силы.

Ох, как они взвыли.

Я сквозь их толпу не просто прошел – проломился, словно гвардейская танковая, – только брызги во все стороны полетели. И уцелевшие – кто куда. Уцелевших, кстати, не так уж и много было – твари эти такой тесной кучей собрались, что когда лопаться начали, то у них волна пошла. Сдетонировали друг от друга.

Посмотрел я, как они разбегаются, прислушался – тишина. Прислонил рыжую к ближайшему дереву, стащил пилотку с головы, по лбу провел – пот ручьем льется.

Черт, думаю, а ведь не так страшен ты, зараза, каким тебя на стенах малюют.

Тут гоблин подбегает – он, трус, даже через то место, где светляки полопались, идти побоялся – в обход проламывался.

– Хозяин, – пищит. – Мы их всех одолели.

Вот зараза!

– Ни черта себе, – говорю. – Ах ты, жаба-переросток, а ну, уточни-ка для наградного листа, кто это «мы»?

Зеленый мигом опомнился и на брюхо шлепнулся.

– Прости, хозяин, – визжит. – Помилуй.

От этих его воплей к рыжей сознание вернулось. Она даже глаза открыть попыталась.

– Сергей, – шепчет. – Мы… живы?

– Мы-то живы, – говорю. – А вот эту бородавку зеленую я сейчас придушу, то есть дорежу. Заткнись!

Гоблин замолк. Кара смогла наконец глаза открытыми удержать и даже попыталась от дерева отклеится.

– А… где Призраки?

– Некоторым, – говорю, – к сожалению, удалось удрать. Но подавляющее большинство, – назад киваю, – здесь. Осталось.

А позади, где мы с ней сквозь них прошли – даже не дорожка, а лужа огромная. Словно кто-то бочку фосфорной краски разбрызгал.

– Что это?

– Все, что от ваших ужасов осталось. От тех, кто разбежаться вовремя не успел.

– Ты их…

– Хозяин, – встрял гоблин, – великий герой. Он прошел сквозь сонм Призраков Ужаса, как… как…

Ох, думаю, ну и придушу же я эту тварь. Вот только сначала до замка доберемся, и как только поп из него все секреты повытрясет…

Кара головой потрясла, лицо потерла и на луну уставилась.

– Надо бежать. Призраки – не единственные в этом лесу.

Хорошая мысль.

Побежали. Гоблин, зараза, сразу отставать начал.

– Пощадите, – скулит. – Я не могу так быстро.

– А жить хочешь? – кричу. – Собьешь темп марша – пристрелю, как… Нет, не пристрелю – брошу.

Проняло. Сразу начал живее копытами перебирать. Сипит, правда, как паровоз.

А я, наоборот, отдыхаю. Кара на плече не висит, винт можно обеими руками держать, видимость – почти как днем, в общем, идеальные, можно сказать, условия для ночного марш-броска.

Я даже было насвистеть что-нибудь на ходу собрался, да вот только все песни почему-то из головы повылетали. Один только «Интернационал» остался. А его-то я даже про себя напеть не решился. Стыдно, конечно, но… Вдруг, думаю, вылезет из-под коряги скелет какой-нибудь, проклятьем заклейменный, да зазвенит обрывками цепей на весь лес. Поди, объясни ему, что он, вообще-то, образ художественный, когда тут такая явь пошла – в пьяном бреду не привидится.

Жалко, что так и не получилось привал устроить. Зря продукты с собой тягал. Лучше бы еще пару гранат сунул. Хотя, с другой стороны, черт его знает, сколько мы тут просидеть могли бы. Так что…

Тут в лесу вой раздался. Хороший такой вой, жуткий. До костей пробирает. Одно неплохо – не поблизости, и даже не там, где следы наши остались, а совсем в стороне. Просто гад какой-то с хорошей глоткой на весь лес сообщает, что он на охоту вышел. Раз, два, три, четыре, пять, кто не спрятался, я не виноват.

– Кто это, – на бегу спрашиваю, – у вас такие арии распевает?

Рыжая поворачивается, лицо опять бледное, как луна.

– Малахов, – шепчет, – думай о чем-нибудь страшном. Только о том, чего не боишься.

Я чуть не остановился.

– Это как же, – спрашиваю, – понимать? Если оно страшное, значит, я его опасаться должен. А если мне на него плевать, как на эти фонарики болотные, так какое же оно страшное?

– Ну придумай что-нибудь, Сергей. Нам еще немного осталось.

– Так кто там выл-то?

– Не знаю. Наверно, оборотни. Но до них далеко. Есть другие, ближе. Они идут на запах мысли, но их можно отпугнуть.

Хорошо рыжая сказанула – запах мыслей. Интересно, а как план наступления пахнет?

И оборотни… Черт, а дальше кто? Бабы-яги с Кощеями? Развели тут всякой нечисти, прямо заповедник какой-то.

– Так…

– Малахов, – рыжая чуть ли не на визг сорвалась, – ты смерти боишься?

– Ну…

– Вот о ней и думай.