Догмат искупления в русской богословской науке

К этим словам руководителя прежней высшей богословской школы в последний период ее существования едва ли можно что‑либо прибавить, в них следует видеть своеобразное завещание новой богословской школе.

В православном литургическом богословии сочетаются единство метафизики и мистики (духовного опыта), живая традиция и доктринальная самобытность Православия.

Согласие догматического учения и духовного опыта, большей частью недостижимое в западном богословии[1166], составляет величайшее достоинство Православия.

В отрыве или только «в отвлечении» от внутренней жизни Церкви не может быть правильного разумения догматических истин, которые признаются Православием не только «непререкаемыми и неизменными правилами спасительной веры» (митр. Макарий), но и «жизненным началом… существеннейшими началами духовной жизни» (еп. Сильвестр).

Это особенно относится к разумению истины спасения человека пришедшим в мир Сыном Божиим, истины искупления. В продолжение почти двух тысячелетий эта истина была и «спасением действующим», раскрывающимся в жизни Церкви, в ее духовном опыте, а не в логических построениях и философских спекуляциях[1167].

Посильное усвоение этого единого «жизненного начала» в таком же едином церковном опыте и богословии святоотеческом, во всем его содержании[1168], и затем изложение его в формах и системах, отвечающих потребностям времени, составляет задачу современного русского богословия.

Это направление — связь с традицией — не исключает ни личного опыта, ни углубления в переживание истин спасения, так как чем серьезнее оказываются эти исследования, чем подлиннее этот личный опыт, тем более они приближаются к церковному опыту и мысли святоотеческой.

В единстве с церковным Преданием преодолеваются те неизбежные трудности понимания чуждых по языку и далеких по времени происхождения памятников и свидетельств Откровения, из которых не может выйти богословская мысль Запада[1169].

Стремление составить в богословии «начиная от апостолов и от поставленных апостолами преемников их даже до настоящего времени одну неразрывную цепь и, соединяясь рука в руку, священную ограду, Дверь которой — Христос, где пасется вся православная паства на плодородных нивах таинственного Едема»[1170] не означает ни вражды, ни презрения к западному инославию. Но верность церковной традиции в богословии предполагает отношение к инославным богословским системам не учеников, а экзаменаторов, предполагает справедливую оценку как «юридической» теории, так и богословских упражнений либерального протестантизма, строгое отвержение всего противоречащего истине Православия и радость — тем большую, чем больше элементов здравого учения еще сохраняется в инославии.

5. ВАЖНОСТЬ ПРАВИЛЬНОГО УЧЕНИЯ О БОГЕ ПРИ ИСТОЛКОВАНИИ ДОГМАТА ИСКУПЛЕНИЯ

Рассмотрение различных попыток истолкования догмата искупления по отношению к православному учению о Боге составляет значительную часть настоящего исследования.

Правильное учение о Боге не представляет в православном богословии чего‑либо еще только искомого и нигде, за исключением системы протоиерея С. Булгакова, не оспаривается[1171]. Но все же неудовлетворительность многих рассмотренных истолкований заключается именно в том, что понятие о Боге, от которого они исходят или к которому приводят, оказывалось неправильным.

Не повторяя ранее изложенного[1172], следует определить причины уклонения от правильного учения о Боге и то, почему эта ошибка допускается особенно часто.

Это уклонение более заметно в полных богословских системах, чем в отдельных изложениях учения об искуплении. В пределах одной системы, в двух различных трактатах: о Боге и о искуплении — неодинаковое учение о Боге вносит противоречия во всю систему.

Как уже было отмечено, в изложениях учения об искуплении «приспособительные» (антропоморфические) выражения о Боге часто понимаются в буквальном смысле.

Если «люди грубые», по выражению святителя Иоанна Златоуста, имеют нужду в таком понимании, то они не углубляются в их содержание. Принимая в прямом смысле речения о гневе Божием на грех, вражде Божией к грешнику и возмездии, уготованном за дела благие или злые, они воспринимают начало премудрости — страх и «живя и спасаясь по–православному», как заметил патриарх Сергий, могут пользоваться ими, «не чувствуя неудобства». Эти «неудобства» начинаются при попытках создания системы или богословского истолкования учения об искуплении на одинаковом, по существу, с «людьми грубыми» понимании отношений Бога к человеку.

Особенностью таких истолкований является употребление абстрактных терминов и понятий, нарочито изобретенных в более поздний период, но по содержанию не удаляющихся от буквального смысла «приспособительных» выражений Священного Писания о Боге. В таких истолкованиях противоречиво проявляется сохранение антропоморфического понимания отношений Бога к человеку при желании избежать явного уклонения от учения святых отцов о Боге[1173].