Догмат крови

Прокурор судебной палаты предвидел, что ближайшие заседания станут решающими для проверки на прочность воровской версии, столь рьяно поддерживаемой господами защитниками. И действительно, через два дня свидетельское место занял Сергей Махалин, высокий, щегольски одетый, с приятной и располагающей внешностью. О себе он сказал несколько слов, зато буквально преобразился, когда повел речь о своем друге Амзоре Караеве.

— В 1905 году он поселился на Подоле. При обыске у него нашли оружие и взрывчатые вещества. В тюрьме у него заболели зубы, и он просил разрешения поехать к врачу, а тюремный надзиратель начал над ним издеваться. Потом этот надзиратель оказался в другой тюрьме, но уже не в роли надзирателя, а обыкновенным заключенным. Я забыл упомянуть, что Караев поклялся отомстить ему. Встретив его в тюрьме простым заключенным, он вспомнил о своей клятве и зарезал его. По поводу этого был суд с присяжными, и его оправдали.

Прокурор Виппер нахмурил брови.

— Он был оправдан за убийство человека?

— За надзирателя был совершенно оправдан, а осужден за хранение взрывчатых веществ. Этот факт, то есть убийство тюремного надзирателя, происходил на глазах многих уголовных арестантов, и это сделало Караева героем в их мнении, он для них стал человеком необычным, дерзавшим, так сказать. На массу производило впечатление, что Караев никогда не ломал шапку перед начальством.

«С какой экспрессией он повествует о своем приятеле! — подивился Чаплинский. — Словно поет серенаду под окнами возлюбленной!» Караев не был вызван на суд в качестве свидетеля, поскольку отбывал ссылку в Енисейской губернии. Конечно, его могли доставить по этапу в Киев, но прокурор судебной палаты направил депешу в министерство внутренних дел с сообщением, что Караев на суде не нужен. Однако Чаплинский не мог воспрепятствовать появлению на суде Махалина, который соловьем разливался перед присяжными заседателями.

Внезапно слова свидетеля были прерваны громким рыданием. Чаплинский глянул на Бейлиса, который раскачивался на скамье подсудимых, закрыв лицо ладонями и истерически всхлипывая. У прокурора мелькнула надежда, что преступник сейчас падет на колени и сознается в убийстве. Но к Бейлису уже спешили адвокаты, плотной стеной закрыв его от публики. Чаплинскому стало ясно, что признание не состоится. «Впрочем, его уговорили бы взять свои слова обратно, заявили бы, что он признался в состоянии нервного расстройства».

Порядок в зале был восстановлен, Бейлиса успокоили. Вытирая покрасневшие глаза, он слушал показания свидетеля. Махалин умел держать публику в напряжении. В его исполнении сцена признания Плиса звучала в высшей степени драматически. Когда он дошел до слов Плиса «схватили мы байстрюка и потащили к сестре на квартиру», несколько женщин вскрикнули от страха и зарыдали. Махалин закончил свидетельские показания, и в зале суда воцарилась мертвая тишина. «Плохо дело! Кажется, ему поверили!» — вынужден был признать Чаплинский. Прокурор Виппер решил нейтрализовать впечатление, произведенное рассказом Махалина. Он задал свидетелю несколько малозначащих вопросов, а потом неожиданно спросил:

— Скажите, у вас не было никаких отношений с охранным отделением?

— Абсолютно никаких, — возмущенно откликнулся Махалин.

Виппер поинтересовался, какую роль в расследовании дела играл репортер «Киевской мысли» Бразуль-Брушковский?

— Больше суетился и путался под ногами. Он не имеет ни малейшего понятия о розыскном деле, — пренебрежительно заметил Махалин.

— А вы откуда имеете?

Махалин пожал плечами. Следующий вопрос задал Замысловский.

— Свидетель, вы нам охарактеризовали вашего друга Караева, а мне интересно узнать о вас кое-что. Вы сказали, что были под арестом по обвинению в совершении экспроприации. Но в законах не существует такой статьи. Есть статья о грабеже.

— Я не помню статьи.

— Не в статье дело, а в факте.

— Меня обвинили в том, что я ограбил…

— Ну, так и скажите, что отбывали наказание за грабеж. А после выхода из тюрьмы что вы делали?

— То есть как это что делал? За три года у меня была масса занятий. На железной дороге, потом в украинском клубе, наконец, я сам давал уроки. Я считал нравственным долгом не только учить, но и всячески развивать молодежь, беседовал с юношами на животрепещущие темы, вносил, так сказать, в их любознательные умы искры правды.

«Посмотрим, как этот учитель молодежи будет держаться на очной ставке с уголовниками, которых он обвинил в убийстве», — подумал Чаплинский. Ему пришлось ждать следующего дня, когда начались допросы членов воровской шайки. В зал суда в сопровождении тюремного конвоя ввели Петра Сингаевского.

— Вы брат Веры Чеберяковой? — задал вопрос прокурор Виппер.

— Да.

— Вы теперь под стражей? За что?

— Эта… покушение на кражу.

— Давно ли вы занимаетесь кражами? Что вас побудило к этому? Чем вы раньше занимались?