Фененко пригласил ожидавшую в коридоре Ульяну Шаховскую. Когда та вошла в камеру, старуха отвернулась от нее к стенке, пряча лицо.
— Вы знакомы? — обратился следователь к Шаховской.
— Як же! Це Волкивна.
— Щоб твои очи повылазют, курва! — хрипло заорала старуха, оборачиваясь к Ульяне. — Та ни разу я тоби, сука, не бачила!
— Тихо, тихо! — замахал на них руками Фененко. — Запускайте мальчишку, — крикнул он в коридор.
В камеру робко вошел белобрысый хлопчик лет девяти.
— Назови свое имя? — обратился к нему следователь.
— Мыкола Калюжный, — испуганно пискнул он.
— Ты помогаешь Шаховским заливать керосин в уличные фонари, да? По словам Ульяны Шаховской, ты был свидетелем того, как Анна Захарова, по прозвищу Волкивна, рассказывала о похищении Андрея Ющинского.
Мальчишка глядел себе под ноги.
— Ты слышал о том, что мужчина с черной бородой схватил Андрюшу?
— Ни…
— Знаешь Анну Захарову, по прозвищу Волкивна?
— Ни.
— Мыкола, ты що? — изумилась Ульяна.
— Извольте молчать! — прикрикнул следователь на Ульяну и, обращаясь к мальчику, уточнил: — Значит, ты не слышал о похищении Ющинского?
— Чув, — прошептал Калюжный.
— Что ты слышал?
— Що Волкивна казала.
— Так ты знаешь Волкивну или нет?
— Це так!
— Погоди, ты сию минуту удостоверил, что не знаешь никакой Волкивны. Так?
— Ни!
— Ну, и как же прикажешь тебя понимать?
Мальчик еще ниже наклонил голову и всхлипнул.
— Ульяна, сука, его подговорила. Обещала ему купить леденцов, — забасила нищенка.
— Брешешь, ведьма, — взвилась Ульяна Шаховская.
— От тоби я зараз задам добрую трепку! — грузная Волкивна угрожающе наступала на Ульяну.
Фененко бешено зазвонил в колокольчик.
— Уберите их немедленно, — приказал он письмоводителю.
Письмоводитель попытался вывести женщин из камеры. Волкивна изловчилась и схватила Ульяну за рукав, та плюнула ей в лицо, но попала на мундир письмоводителя. Насилу дерущихся вытолкали из камеры, за ними вывели плачущего мальчишку. Фененко в изнеможении откинулся на кресло. Ему хотелось только одного: оказаться подальше от опостылевшего Киева. «Надо было выхлопотать отпуск для лечения и двинуть на Ривьеру», — с тоской подумал он. Его мечтания были прерваны приходом письмоводителя, доложившего, что следователя требуют к прокурору судебной палаты. Фененко и поспешил в кабинет начальства. Брандорф сидел мрачнее тучи, зато Чаплинский сиял и потирал руки.
— Господа, наконец-то забрезжил свет, — начал прокурор палаты. — Казимир Шаховской и его супруга вполне определенно указывают на приказчика кирпичного завода Менделя Бейлиса. Полагаю необходимым взять его под стражу.
Брандорф попросил разрешения высказать свое мнение.
— Я нарисую схему, — он взял лист бумаги и поставил крошечный значок. — Пункт первый: все обвинения против Бейлиса сводятся к показаниям фонарщика Казимира Шаховского, ибо никто, кроме его собственной супруги, означенных показаний не подтверждает. Пункт второй: Казимир Шаховской вовсе не указывает на Бейлиса.
— Позвольте! — нахмурился Чаплинский.
— Ваше превосходительство, — вступил Фененко, — извольте обратить внимание на протокол показаний Шаховского. По его утверждению, при встрече он спросил малолетнего Евгения Чеберякова, как они вчера погуляли с приятелем? «На это Женя мне ответил, что погулять ему с Андреем Ющинским не удалось, так как их спугнул в заводе Зайцева, недалеко от печи какой-то мужчина с черной бородой, после чего они разбежались». На следующем допросе я предупредил Шаховского об ответственности за лжесвидетельство. И что же! Он моментально изменил первоначальные показания и заявил: «Относительно мужчины с черной бородой Женя мне ничего не говорил, и это я прибавил от себя. Сказал я тогда о мужчине с черной бородой потому, что предполагал, что никто другой, кроме Менделя, который жил тогда на заводе, не мог напугать Женю и Андрея». Как видите, в показаниях фонарщика нет никакого Бейлиса. Более того, нет даже чернобородого человека, похожего на Бейлиса. Есть некто неизвестный, якобы спугнувший мальчишек на заводе, но и его свидетель сам не видел, а рассказывает о нем с чужих слов.
— Насколько я понимаю, вы считаете показания Шаховского лживыми от первого до последнего слова? — осведомился Чаплинский.