Догнать ветер

Благодарственное письмо

Обхватив ствол ясеня крепкими белыми, выпачканными снегом, словно в мелу, пальцами, зима оттянула тетиву одной из его веток так низко, как могла, почти тронув сугроб земли, и, чтобы не выпустить раньше времени, не сбить дыхание, проговорила тихонько:

– Ну, и кто сразится со мной?

Все, кто присутствовал при том, переглянулись. Никому не хотелось быть поверженным на виду у всех, каждому желалось оставить об себе вызывающую зависть молву или, по-крайней мере, – вовсе никакой. И только одна маленькая птичка, в расстёгнутом на груди, выцветшем жилете цвета тосканского солнца52, промочила горлышко ледяной водой, отёрла нос застиранным осенью платочком виноградного листа, измятым до дыр жёлтыми ветрами, и ступила на ветку.

Что тут сделалось!!! Сугроб тотчас слетел долу, тетива зиме по носу, зеваки врассып, а храбрец, знай себе покачивается на ветке, руки в боки, щёку пристроил на плечо, как ни в чём не бывало. Прочие его стыдить, да клевать, а ему всё нипочём. Видать, прознал он про то, что у молвы больший срок, нежели у судьбы. На это и был расчёт.

Кто в тот час подле зимы стоял, никого уж нет, ни про кого ни спросу, ни памяти, а о синичке с тех самых пор знают все. Жила, мол, в этих краях, малая птаха, носила незастёгнутым жилет цвета тосканского солнца, и сразилась в известный час с самой зимой, да осталась невредима, а правнуки той птички и по сию пору тут живут53…

Nota Bene

С огромной благодарностью, прадеду, Назару Ефимовичу Чичилю за пьянство и аморальный образ жизни, запись о коих была сделана писарем Матрено-Гезово Бирюченского уезда в Ревизских сказках 1873 года54.

Мне бы очень хотелось…

Могила Неизвестного солдата в Александровском саду. У подножия Кремлёвской стены – поляна скользкого мрамора, в котором отражается небо. И там, на самом виду – звезда, истекающая кровью огня, жар которого, как последнее дыхание тех, кто, сделав шаг вперёд, заслонил собой родных и вовсе незнакомых им людей.

Не отрываясь, смотрю на огонь, и видятся мне искажённые болью лица, красные, измученные, надорванные ратным трудом глаза, исходящие паром рваные раны… Рядом – праздная толпа любопытствующих, в ожидании смены почётного караула, равнодушно разглядывает ленты траурных венков, и если кто-то из них в этот миг рассмеётся… – это ведь не смерти в лицо, не назло врагу, – гневным взглядом останавливаю безумца, и киваю молча в сторону Вечности, а там…

…Порывом ветра сдувает огонь. Не бледным саваном, но холодным шёлком позёмки зима застилает мрамор, насовсем скрывая звезду, из метели появляется ватага ребятишек, и раз за разом они скатываются на лыжах с горки, что тянется вдоль стены Кремля до той самой поляны в Александровском саду.

Мне бы очень хотелось, чтобы всё оставалось именно так, и эти мальчишки в белых, до колена валенках, никогда бы не услышали гудения немецких самолётов над Москвой, не узнали слова «эвакуация», а в метро спускались бы не потому, что там устроено бомбоубежище, но лишь только для того, чтобы доехать до ПКиО имени Горького. Мне бы очень хотелось этого.

Но она есть, Могила Неизвестного солдата в Александровском саду, и ничего уж не поделать с этим страшным прошлым, но будущее… с ним-то можно договориться, хотя кому-нибудь…