Догони свое время

– Вот мы, деревенские, какие! Люди ещё спят, а тута – нате вам! Дурочка, да и только! Вы уж меня простите! Я-то по своей глупости думала – пойду к ним (это она о нас), молочка с фермы парного принесу в гостинец, а то, что они в городе одно снятое пьют, помывки… – Маруся, так назвалась женщина, поставила на стол алюминиевый жбанчик литров на пять и оглядела избу. – Ну, молодцы! Ну, молодцы, что приехали! А то мимо вашей избы идёшь и всё нехорошее думаешь: вот жила здесь тётя Варя, она ведь тебе крёстной доводится, – почему-то с укоризной посмотрела в сторону жены, которая ещё была в постели. – Мы с тётей Варей – царство ей небесное! – по-родственному жили. Она меня за дочку считала. Всё сокрушалась, что рано я сиротой осталась. Отца-то я совсем не помню. Они с тётей Вариным мужем вместе воевали, и погибли, говорят, вместе. Дружки. А маманю колхоз угробил, обезножила – я ещё школьницей была. – Маруся вздохнула, махнув по глазам тыльной стороной ладони. Ладонь у Маруси широкая, вся в застарелых мозолях, тяжёлая. – Молочко ешьте. Я ещё принесу. На ферме оно всё равно прокисает. Молоковозка сломалась, а на запчасти у председателя денег нет. Вот и пропадает молочко. Коров недойными не оставишь. Хожу на ферму одна. Больше некому. Спасибо, доильная машина работает. Разве я бы управилась? Ну, ладно, я пойду. Отдыхайте!

Маруся бочком выскользнула в дверь, мы так и не успели поблагодарить её за гостинец.

Утро светлое, ясное. Солнышко румяное, краснощёкое, как справная деревенская девица, заглянув в низкое оконце, с удивлением рассматривало нас, таких незнакомых, таких нелепых в растерянности перед новым наступающим днём.

С чего начать? Хорошо ещё, что от бабы Веры остался рукомойник.

Поторкав несколько раз латунный стерженёк, я кое-как умылся, и, пока жена приводила себя в порядок, стал готовить завтрак, справедливо решив, что все дела надо начинать с утреннего чая. Но вскипятить в электрическом чайнике воду оказалось не так-то просто. Чайник только-только начал робко попискивать, как в переднем углу, возле икон, промелькнула короткая вспышка, и чайник замолчал.

Пробки перегорели.

В хозяйстве, конечно, можно всё найти, но подходящей медной проволоки тоненькой, не толще конского волоса, для «жучка»-предохранителя, так и не нашлось.

Махнув рукой, сунул в пробки по ржавому гвоздю. И снова включил чайник. Теперь в его чреве что-то булькнуло, рвануло, и, выбросив из носика фонтанчик воды с паром, чайник умолк – теперь уже навсегда.

Вот и пригодился Марусин утренний гостинец, Молоко было ещё тёплое, парное, пенистое, отдающее чем-то детским, давно забытым …

Так началась наша новая жизнь в деревне.

2

Ничего себе – живём!

В начищенном до блеска песочком и зубной пастой самоваре, найденном на чердаке, чай выходил несравненно душистей и крепче прежнего, на электричестве.

Мне нравилось уютное ворчание самовара, щекастого и самодовольного, похожего на подвыпившего удачливого купца в красной шёлковой косоворотке с серебряной опояской. А как только самовар начнёт «деньги ковать», то есть пощёлкивать перед закипанием – вообще восторг!

Обед готовить приходилось дровами, заготовленными ещё бабой Верой впрок, на далёкое будущее. До него она не дожила, но память оставила. Топим печурку, вспоминаем бабу Веру. Печурка маленькая, дрова сухие потрескивают, горят споро. С борщами и кашами проблем тоже нет. Аппетит на воздухе хороший, без разносолов обойдёмся!

Как-то пригласила соседка Маруся нас с женой к себе в гости на день рождения. Не пойти – обидишь хорошего человека, а пойти – надо чем-то одарить. А что подарить женщине выше средних лет? Ума не приложишь! До ближайшего сельмага более десяти километров. Платочек ситцевый? Разве это подарок? Деньги? Обидеть можно.

Жена перебрала все свои новые вещи, но ничего такого не нашла. Покрутила в руках маленькие серёжки с красными рубинчиками, которые она, перед самым отъездом в деревню, купила в дешёвом ларьке с чешской бижутерией. Посмотрела в зеркало. Серёжки под золото, красивые, ладные.

– Давай отдадим Марусе!

– Давай! – сказала, вздохнув, жена.

И вот мы уже за столом у соседки.

Стол добротный, какой бывает в русских избах, с обилием закуски и с ещё более обильной выпивкой. Из гостей – только мы одни. Пить особенно некому, но я, приободрившись, на правах мужика разлил по маленьким гранёным стаканчикам водку, с удивлением верчу в руках бутылку. Бутылка ещё та, старинная, советская, с зеленоватой наклейкой «Московская».

– На талоны брала, – смутилась хозяйка. – Вон у меня на погребце ящик целый. Храню на всякий случай. Вы уж не говорите никому, а то наши, не смотри что старики, а дверь высадят в два счёта.

Я дурашливо приложил палец к губам, мол, ни-ни! Что ты? Никому!

Сразу лезть с подарками неудобно. Поздравили Марусю. Пожелали, как водится, счастья.

– Какое счастье? – слабо улыбнулась Маруся. – Здоровье бы не подкачало.

– Ну, тогда за здоровье!