Догоняй!

Очень скоро его вспышки гнева перестали пугать детвору и, напротив, начали забавлять: однажды дети сами решили его разозлить – они прыгали вокруг, крича что-то явно обидное, и кидались в него ракушками. Но из хижин немедленно вылетели мамаши, и проказники, получив хорошую трепку, тотчас угомонились.

Языка племени Полковник не выучил и учить не собирался, что не мешало ему читать детям проповеди, которых они не поняли бы, даже зная его язык. Он вещал, что мир – суть большая задница; что люди в нем – дерьмо; что старшина Как-Его-Там-Звали-Мудилу был редкостной сволочью и тренироваться под его началом было истинной мукой. Невпопад вставляя уцелевшие в памяти обрывки собственной биографии, он незаметно переходил на воспоминания о детстве. Он рассказывал детям об отце, который работал учителем истории, а в свободное время собирал различные сказки; о матери-домохозяйке, увлекавшейся фотографией; о сестре, которая выписывала научно-технические журналы и ходила в школу в рабочих брюках и мужской рубашке, но все равно не имела отбоя от поклонников. Его семейка вся состояла из противоречий.

Ему казалось, что они понимают… пусть даже не слова, но выражение его лица, интонацию… Когда речь заходила о семье, он говорил мягче, спокойнее, и черные рожицы расплывались в довольных улыбках.

– Папаша сейчас не захотел бы меня видеть. И не увидит: я не помню, как зовут этого мудака и где он живет. Если он вообще еще жив. Да и черт с ним. А вот с сестрицей я бы повидался. Хотя не стоит, наверное.

Случилась, значит, та заваруха, как ее… Словом, та заваруха. Я там малость перегнул. Но эти партизаны! Они вытворяли с нашими такое, что я решил: почему бы не угостить этот народишко его же лекарством? И попал во все газеты – есть чем гордиться! Чудом избежал трибунала. Из армии пнули. После такого домой носу не покажешь. Не из-за папаши… Плевать я хотел на этого идиота. Из-за сестры. Не поверите, но я не смог бы посмотреть ей в глаза. Тут по всей стране начали открываться частные военные компании – просекли, что много нашего брата слоняется без дела и рвется обратно в строй. Я записался в первую попавшуюся. Набирали туда молодняк, тупой и злобный, зачастую прямехонько из-за решетки, а я делал из этих придурков годных бойцов. Нормальные солдаты удачи меня и моих парней за последнюю мразь держат. Но знаете что? Срать я на них хотел. Мы высаживались, зачищали и сматывались, а нанявший нас царек потом публично лил крокодиловы слезы по нескольким десяткам погибших подданных. Никакая ООН не могла взять его за жопу, а это дорогого стоит, верно?

Обычно в конце своих речей он сбивался и городил полную околесицу; он знал, что хочет донести до не понимающих его слушателей, но выразить не мог. И тогда он начинал выкрикивать проклятья вперемешку с отборной бранью, и детишки разбегались со смехом. А Полковник, успокоившись, шел на берег, где смотрел, как покрасневшее, будто от стыда за его поведение, солнце садится в океан, а ленивые волны облизывают песок.

Так незаметно проходили дни. Полковник потерял счет времени и решил, что время остановилось вовсе. Его это совершенно устраивало.



Незнакомец явился на исходе ночи, когда краешек солнца прорезался из-за горизонта и окрасил небо в нежно-розовый цвет. Он вышел из-за деревьев и остановился метрах в десяти от Полковника. Полковнику той ночью плохо спалось: во сне он ел мороженое, отдающее рыбой. Шороха песка под ногами пришельца оказалось достаточно, чтобы его разбудить, и, проснувшись, он сразу учуял рыбный дух.

– Гадость, – пробормотал Полковник, с трудом разлепляя запекшиеся веки. Его мутный взгляд тут же упал на незваного гостя. – А ты еще кто такой?

Несмотря на то что незнакомец стоял на открытом месте, его скрывала глубокая тень. Полковник смог лишь разглядеть, что одет мужчина в военную форму, руки держит на бедрах, на голове красуется черный берет. Гость был крепко сбит и широк в плечах – во всей его фигуре сквозило непонятное и неприятное сходство с фигурой самого Полковника. Тот содрогнулся.

– Еще раз спрашиваю: кто таков?

– С добрым утречком, сэр Джон! – весело прокричал незнакомец и вскинул руку в приветствии. – Чертовски рад видеть тебя после стольких лет!

Полковник сел, отряхнул от песка ладони и произнес:

– Не знаю, кто ты такой, но ты чего-то попутал. Меня зовут не Джон. Я не помню, как меня зовут, но точно не Джон, и тебя я вижу впервые.

– О, но ведь мы знакомы уже давно! – воскликнул незнакомец. – Давным-давно, когда свиньи пили вино, а мартышки жевали табак, а куры его клевали.

– И от этого жесткими стали… – прошептал Полковник. Он вспомнил сказки, которые в совсем уж сопливом детстве читал ему вслух отец. Так начиналась история про трех поросят.

– Так точно! – воскликнул незнакомец. – Хотя я, разумеется, из другой сказки. Вижу, мозги у тебя не совсем превратились в кашу. А то мне даже было немного совестно, хотя свихиваться ты начал задолго до той встречи со мной.

– Что?!