Догоняй!

Но незваный гость по-прежнему стоял на заборе, широко расставив ноги, прямой и стройный, будто вырезанный из самой темноты. Он что-то держал в левой руке, что-то такое длинное, слегка изогнутое…

– Кто вы такой?.. – выдавил Синдзабуро, обретя наконец голос.

Хмель мгновенно выветрился из его головы. Ладонь, взмокшая от пота, нырнула в карман и обхватила рукоять револьвера. Журналист хотел вытащить его и направить на незнакомца, но проклятая мушка зацепилась за подкладку.

Тень не отозвалась, не сдвинулась с места, лишь взялась правой рукой за конец длинного предмета в левой и медленно, плавно потянула. В свете луны блеснула полоска стали…

– Синдзабуро-сан, у него меч! – заверещала девушка.

В ту же секунду, словно ее крик послужил сигналом, тень прыгнула. Серебряная молния сверкнула в занесенной руке – Ш-ШИХ-Ч-ЧВАК! – и не успели ноги незнакомца коснуться травы, как голова Мидори-Мэгуми, завертевшись, слетела с плеч, брызжа кровью.

Обезглавленное тело крутанулось на месте, нелепо всплеснув руками, и рухнуло навзничь. Кровь хлестала из обрубка шеи, ноги дергались, платье сползло, открыв застиранные панталончики, на которых расплывалось мокрое пятно…

Синдзабуро с воем рванул рукоять револьвера. Подкладка затрещала и лопнула, выпуская ствол. Шесть громовых вспышек разорвали ночь, однако тень даже не покачнулась. Лучший сотруд– ник «Тюгоку» ожидаемо оказался никудышным стрелком.

Тень тряхнула рукой, которой сжимала меч. Тяжелые капли сорвались с клинка и улетели в темноту.

Завизжав подстреленным зайцем, Синдзабуро запустил во врага револьвером и влетел в дом. Он вцепился в дверь, чтобы задвинуть ее перед носом убийцы, но тот с разбегу протаранил створку плечом и выбил из рук журналиста. Синдзабуро кинулся в глубь дома, чуть не запнувшись о порожек, отделявший переднюю. Твердые, до блеска надраенные деревянные полы, по которым никогда не ходили в обуви, отозвались гневным грохотом.

Синдзабуро метался, не слыша за собой топота погони – все заглушали уханье сердца в груди, стук крови в ушах и собственные крики:

– На помощь! На помощь!

Но услышать его было некому, кроме Кацу, который, испуганный топотом и воплями, забился под чайный столик и оттуда подбадривал хозяина воинственным шипением.

Убийца настиг Синдзабуро у очага посреди гостиной. Ш-ШИХ-Ч-ЧВАК! Удар лег поперек туловища, от левой лопатки до пояса спину обдало холодом, а за ним раскаленной лавой разлилась боль.

Пиджак, рубашка и плоть под ними разошлись, кровь хлынула потоком. Шляпа слетела с головы журналиста и покатилась по полу. Синдзабуро выгнулся дугой, простерев руки, распахнул рот в задыхающемся крике и стал разворачиваться… Следующий удар рассек ему брюшину. Синдзабуро рухнул на колени. Он пытался зажать рану, но кровь хлестала сквозь пальцы, барабанила по половицам, а кишки уже ползли из разреза упругими скользкими кольцами. Ему даже показалось, что сквозь них прощупываются комки пищи, съеденной за ужином.

Синдзабуро поднял глаза, полные слез, держа в руках собственные внутренности, словно хотел предложить их своему палачу в обмен на жизнь. Он бы что угодно сейчас обменял на жизнь. Даже на существование.

Темный силуэт шагнул к нему. Размытый слезами, он призрачно струился во мраке, но Синдзабуро отчетливо видел безжалостный блеск его глаз, такой же холодный, как сталь в руке. И когда лицо убийцы проступило из темноты, суровое, будто из бронзы высеченное лицо, совсем юное и даже весьма привлекательное, журналист узнал его.

– Это ты! – прошептал он окровавленными губами и протянул дрожащую руку. – Пощади, прошу…

В ответ снова взметнулось лезвие, полыхнув ледяным светом, – Ш-ШИХ-Ч-ЧВАК! Все закружилось перед глазами Синдзабуро и растаяло в пустоте.

Отрубленная голова покатилась в очаг и осталась там лежать, облепленная золой. В неподвижном зрачке застыл лунный блик. Тело мешком повалилось рядом.

Убийца постоял немного, словно любуясь содеянным. Потом наклонился, поднял голову за волосы и запихнул в дорожную сумку, висевшую на спине. Завтра главный редактор «Тюгоку» господин Ямамото, явившись на работу спозаранку, обнаружит на клумбе у входа в редакцию кол с насаженной головой, тщательно отмытой в реке по древнему обычаю сюкю-но агэру; выкаченные глаза и рот, разинутый в немом крике, будут до конца жизни преследовать его в кошмарах.

В своем укрытии Кацу слышал, как дверь в сад с шорохом отъехала. Лунная дорожка легла на пол и тут же исчезла, когда дверь снова встала на место. Воцарилась тишина. Примерно через полчаса Кацу осмелел довольно, чтобы вылезть из-под столика. Он подошел к хозяину, стараясь не запачкать лапок в расползшейся по полу липкой луже, потыкался розовым носиком в неподвижную руку и горестно мяукнул. Камень бы прослезился, услышав его! Однако бестолковый хозяин, видать, до того набегался, что продолжал валяться пластом, вместо того чтобы погладить Кацу и наполнить его миску.

Что поделаешь! Кацу подошел к противной луже и принялся неохотно лакать.