Догоняй!

После небольшого антракта, в котором Тейлор рассказывал о форме различных звуков, жизнь вновь закипела на экране, а в зале вновь воцарился мир. В конце концов, следующим номером шла «Пастораль» Бетховена. На горе Олимп резвились юные сатиры, кентавры и кентаврицы всех цветов радуги, в небе кружились пегасы с жеребятами и амурчиками, и рекою лилось вино на пиру добродушного толстяка Бахуса, очень похожего на киномеханика Эрни и совсем немножко – на папу Джуна. Даже Зевс, обрушивший на всю честную компанию бурю с громом и молниями, не гневался, а просто шалил, словно огромный бородатый мальчишка. Вот громовержец, утомившись от проказ, завалился на боковую, укутавшись, как в перину, в черные тучи; по небу разноцветным мостом раскинулась радуга, и все живое снова высыпало из укрытий. Солнце укатилось за горизонт в золотой колеснице, усталые гуляки разошлись по домам, и когда бог сна Морфей укрыл темнотой землю, Диана-охотница пустила серебряную стрелу, которая рассыпалась по небу мириадами сияющих звезд…

На «Танце часов» Понкьелли все и вовсе хохотали – как не засмеяться, когда страусихи, слонихи и бегемотицы танцуют балет! С уморительным самодовольством они выделывали самые сложные пируэты, а впрочем, у них здорово получалось! С наступлением ночи появились верткие зеленые аллигаторы в красных плащах, потирая когтистые лапы и хищно облизываясь. Их вожак вовсю ухлестывал за кокеткой-бегемотихой, остальные гонялись за слонами и страусихами, и в конце концов поднялась такая кутерьма, что двери в балетном зале сорвались с петель!

Но совсем иные танцы были в ходу в ночь на Лысой горе. Там музыка свистела и выла холодным ветром и кружились в дикой пляске ведьмы и демоны, извиваясь в языках адского пламени. Призрачные всадники неслись в небесах; метались гарпии, в бессмысленной злобе тараща глаза и скаля клыкастые рты. Сквозь петли виселиц, сквозь лабиринты домов, над покосившимися крышами и старыми кладбищами плыли изможденные привидения, и там, где они пролетали, могилы изрыгали своих мертвецов. И над этим безумным ликующим шабашем, над беспомощным спящим миром торжествующе раскинула крылья страшная черная фигура с треугольными огнями глаз – Чернобог, повелитель Тьмы.

Но как только зазвонил колокол, предвещая рассвет, порождения ночи сгинули все до единого, и напрасно грозил Чернобог кулаками небу! С последним ударом колокола он облекся крыльями и превратился в камень, слившись с горной вершиной. Под тихий хор «Аве Мария» поплыли фигуры со свечами в руках. Через холмы и долины, сквозь лесную чащу пробирались они навстречу рассвету, и деревья наконец расступились перед ними, открывая зеленый простор, где холмы дремали в предрассветной дымке. Солнце поднялось над вершинами, и золотое сияние разогнало тьму, пробуждая мир от затянувшегося дурного сна…

Зажегся свет, а Джун так и сидел, пораженный, раздавленный красотой и величием увиденного. Присмиревшие янки со своими бэби-сан пробирались к выходу, за ними, украдкой вытирая глаза, семенили чиновники. Вот уже никого, кроме Джуна с лейтенантом, не осталось в зале, а он все глядел на белое полотно экрана, будто ждал, что оно оживет снова и подарит ему еще несколько чудесных видений. И когда они с Дунканом наконец вышли на улицу, притихшую и безлюдную, он схватил американца за руку и со слезами в голосе воскликнул:

– Это… это было прекрасно! Это была…

– Красота, – закончил лейтенант.

Появился Эрни, пошатываясь и распространяя в свежем ночном воздухе алкогольные испарения. Лицо его разрумянилось пуще прежнего, глаза блестели. Прилаживая на дверь большой висячий замок, он затянул хрипло:

I’m dreaming… of a white… Christmas!

Just like… the ones I used to know…

Where the treetops… glisten!

And children… listen!

To hear sleigh bells in the snow…

– Hey, Ernie, aren’t you celebrating Christmas a little early[94]? – крикнул со смехом Дункан.

Старик повернулся к ним и произнес, нацелив на лейтенанта палец:

– With six bottles of «Gordons», Danny, Christmas comes whenever I wish! Good night to you and your little boy[95].

– Well done, Ernie, that you didn’t mix up the reels[96], – сказал лейтенант.

Эрни шутовски взял под козырек, а потом подмигнул Джуну. Джун улыбнулся в ответ, подумав, что где-нибудь в Нью-Йорке, Бостоне или Коннектикуте родные ждут добродушного старика Эрни так же, как они с мамой и Юми ждали с работы папу. Ведь за океаном, теперь он в этом не сомневался, живут такие же точно люди. Он даже к лейтенанту больше не испытывал неприязни.

Пусть живет на свете такой человек, Дэн Дункан, пускай даже будет счастлив.

За океаном, от мамы подальше.