Догоняй!

Но ответов не находилось. В книжках авторы (что классики, что современники) проповедовали исключительно разумное-доброе-вечное; певцы на пластинках пели, что нет ничего прекраснее дружбы, а если и есть – так только любовь; не было здесь ничего из «современной западной культуры» – тяжелой музыки, боевиков, ужастиков и пошлых фильмов, на которых, если верить русичке Надежде Филипповне, могут вырасти только бандиты и маньяки; и ничто не объясняло, почему хороший человек так искромсал ножом тонкую девичью шею, что при попытке поднять тело голова отвалилась.

4

Катя приплелась из школы, с трудом волоча ноги. Грязная и жалкая, замерла на пороге бабушкиной комнаты, беззвучно шевеля разбитыми губами, потом бросила портфель с русалочкой, украшенный живописными отпечатками подошв, и кинулась к бабушке на грудь.

Конечно, этого следовало ожидать. В последней четверти среди младшеклассников гуляла веселая кричалка: «Рощина-сяка – дочка маньяка!» Со всех сторон Катю сверлили враждебные взгляды; куда бы она ни пошла, ее преследовали шепотки. Учителя не вызывали ее к доске и вообще старательно делали вид, что никакой Катерины Рощиной на свете не существует. Даже Ленка пересела как можно дальше. Одно утешало: про то самое, стыдное и страшное, что чуть не произошло между ней и папой, никто не узнал. Но в тот день Катю ждал новый удар. Войдя в класс, она увидела, что Ленка восседает на парте с потрепанной газетой в руках, окруженная стайкой мальчишек, и вслух читает статью о папе. Ленка читала ясным, звонким голосом: недаром у нее была пятерка за скорочтение. Пацаны слушали затаив дыхание. Катя тоже на мгновение перестала дышать. Затем она подлетела к Ленке и вырвала газету.

– Ты! – крикнула она, не находя слов.

– Жопой нюхаешь цветы, – тут же срифмовал один из юных слушателей, Стас Ширшов, первый задира в классе. И загоготал.

– Кто я? – спросила Ленка, смерив Катю надменным взглядом.

– Предательница, – сказала Катя.

– Ой, чья бы корова мычала, – протянула Ленка. – У меня хоть папа не убийца и не алкаш. А что? – невинно добавила она, и тут Катин кулак звонко влепился ей в рот.

Ленка ахнула. Мальчишки остолбенели.

За всю свою жизнь Катя никогда никого не ударила, и краткий миг триумфа быстро сменился раскаянием.

– Лен, прости… – начала было она.

Но Ленка только зыркнула на нее исподлобья, ладонью утерла кровь, выхватила газету и уселась на свое место. Прозвенел звонок.

После уроков она дожидалась Катю на углу школы. Катя поспешила навстречу, думая, что Ленка хочет помириться. Она и сама чувствовала себя виноватой…

Но тут из-за угла вышли четверо пацанов.

Катю оттащили за школу. Сперва ее толкали от одного к другому, дергая за волосы, потом начали бить всерьез, порвали одежду. Когда Катя с плачем упала, стали пинать. Наконец ее поставили на колени перед Ленкой и заставили просить прощения.

– Лен, прости, – проскулила Катя.

– Вот теперь прощаю, – кивнула Ленка и с размаху ударила ее ногой по зубам.

Катя повалилась на бок, ощущая во рту металлический привкус крови и грязи, и заревела. Сквозь слезы она видела размытый Ленкин силуэт, нацелившийся ногой ей в лицо…

– Эй, вы чё, охренели?! – послышался неожиданно окрик Стаса. Он вынырнул из кустов и оттащил Ленку за локоть. – Так убить можно!

Ленка забалансировала на одной ноге, держа вторую на отлете, словно выполняла балетное па. Похоже, она решала гамлетовский вопрос: бить или не бить. В ожидании ее решения Катя на всякий случай закрыла лицо скрещенными руками.

– На, почитай на досуге, – услышала она Ленкин голос, на грудь, шелестя страницами, шмякнулась газета. Катя опустила руки. – А это тебе на память! – В лицо шлепнулся горячий, приторно пахнущий клубничной жвачкой плевок.

Послышался топот убегающих ног.

Катя опустила руки и увидела, что Стас стоит и смотрит на нее каким-то странным взглядом, будто видит впервые. Вот он уже протянул ей руку… а потом вдруг отдернул и тоже бросился наутек.

Как добралась домой, Катя сама не помнила.

– Ну что ж, – молвила бабушка, выслушав ее рассказ. – Она за это ответит.

– Не надо, ба! – всхлипнула Катя. Она прекрасно понимала, что, если бабушка пойдет разбираться к Ленкиным родителям, станет только хуже.

– К родителям не пойду, – сказала бабушка, словно прочтя ее мысли. – Она тебе в лицо плюнула?

– Ба, не надо… – прошептала Катя, осознав, что бабушка имеет в виду.

Слюна. Волосы. Личные вещи.

Об этом она тоже рассказывала.

– Поверни голову! – велела бабушка.

Катя не могла не подчиниться ее властному голосу. Она повернула голову, подставляя щеку. Острые ногти прошлись по коже, собирая частички засохшей слюны. Бабушка подняла руку, растопырив пальцы, плюнула на них и сжала в кулак, смешав свою слюну с Ленкиной. Глухо пронесся по всем углам комнаты таинственный шепот и сразу же стих. И все. Одно движение пальцев перетерло Ленкину жизнь. Катя в этом не сомневалась. На мгновение она даже испытала прилив злобного ликования. Ленке теперь придется худо, очень худо, гораздо хуже, чем ей самой.

Нет. Так нельзя.

– Ба, ну не надо! – взмолилась она.