Догоняй!

– Не знаю, как тебе, Галчонок, а мне так хорошо не было даже в наш первый раз, – нарушил молчание Марк. – Ну, не смотри букой. Знаешь, я больше не пью. Честное комсомольское!

Он встал с кровати, нашарил на полу брюки и не спеша натянул. Затем содрал скотч с ее рта. Вытолкнув языком кляп, она судорожно, со всхлипами, задышала. Марк поднял его двумя пальцами, мокрую от слюны, изжеванную тряпицу, в которой Галя узнала собственные трусики. Они шлепнулись на пол, когда Марк разжал пальцы.

– Ну, – сказал он, – умоляй меня, что ли…

Жизнь не приучила ее к гордости. Раньше она много раз умоляла Марка, пока не поняла, что это лишь распаляет его.

Он ухмыльнулся измазанным в крови ртом:

– А то поори?

Тоже без толку. Соседи никогда не слышали ее криков. Слишком толстые стены… Порой Галю посещала пугающая мысль, что Марк нарочно подбирал жилье с таким расчетом.

– Или поговорим о том, что ты нашла в старине Табаки? – Он кивнул на мертвеца в кресле. Сумрак скрадывал черты Марка, но глаза мерцали лихорадочным блеском. – Это сделка, да? Ты раздвигала перед ним ноги, чтобы он меня упрятал? Ничего. Я тоже заключил сделку, похлеще твоей. Маленький пакт между двумя рогоносцами.

Боже, что он несет?..

– Но сейчас-то зачем? Ты же думала, что я мертв! – Он дико взъерошил руками волосы и заговорил плаксиво: – Как будто мало, что я все потерял. Все! Говорили, у меня золотые руки, а потом вышвырнули, как собаку! Меня нужно было поддержать, просто поддержать в трудную минуту, я что, много хотел? А ты… с Лешкой… с Табаки… Знаю! Ты хотела поглумиться над моей памятью!

Она не выдержала:

– Неправда, он меня наси…

– Я слышал, как ты смеялась.

Он сгреб ее волосы в кулак и снова взялся за нож.

Галя орала так, словно хотела выкричать сердце. Лезвие скользило взад и вперед, отсекая изгрызенные хрящи. Марк схватил обрезок ее уха и запихнул ей в рот.

– Ешь! – крикнул он и расхохотался высоким, мальчишеским смехом. – Ешь, Галчонок, ешь!

Только теперь, давясь собственной плотью, она поняла, что он совершенно безумен, что издавна тлевшая в нем жестокость разгорелась и выжгла его рассудок.

Он проталкивал ухо ей в рот окровавленными пальцами.

Она что было сил впилась в эти ненавистные пальцы зубами.

Он с воплем врезал ей рукоятью ножа. Треснула скула, боль электрическим разрядом пронзила череп, отдалась в позвоночнике, из глаз брызнули искры. Галя разжала зубы, и ее вырвало желчью.

Марк отдернул руку, окропив Галю теплыми брызгами, занес нож…

Она заметалась по кровати, насколько позволяли веревки. Униженная, раздавленная, истерзанная, она все равно цеплялась за жизнь.

Нож несколько раз полоснул ее по спине, а потом с хрустом пробил матрас рядом с ее лицом. Галя взвизгнула.

– Размечталась, – прошипел Марк. – Нет уж, Галчонок, так легко ты не отделаешься. – И добавил с почти детской обидой: – С-сука, как же больно!

Он выдернул нож и вышел из комнаты, оставив ее сотрясаться в беззвучном плаче.

14

Чудовище вскинуло руку, прикрывая глаза, и попятилось – ка-бум! ка-бум! Тело его задергалось, плечи сгорбились, ноги искривились. С каждой секундой оно все меньше и меньше походило на папу. Когда оно опустило руку, лицо его было черным, как уголь, а глаза горели серебристым огнем.

– А мы с тобой уже встречались! – радостно сообщило оно. – Помнишь баньку? Ты мне еще тогда приглянулась…

Катя дрожала. Бабушкины «друзья» всегда пугали ее, но, будучи невидимы, казались все же не вполне настоящими. Теперь один из «ненаших» стоял перед ней во плоти – существо, место которому только в сказках. В воздухе повисло нестерпимое напряжение, словно сама реальность отчаянно пыталась вытолкнуть из себя страшного пришельца.

– Отче наш, – залепетала Катя единственную известную ей молитву, – иже еси на небеси… – И осеклась.

– А дальше? – спросил «ненаш». – Забыла?

Катя только замотала головой, отчаянно пытаясь вспомнить остальное.

– В таких случаях советую «Да воскреснет Бог…» – усмехнулся «ненаш». – Без толку, девонька. Скажи спасибо папаше и бабушке.

– Папа умер… – прошептала Катя, отползая на локтях.

– Ошибаешься! – засмеялся лжепапа. – Он жив-здоров, потому-то я здесь.

– Нет… – беспомощно повторяла Катя. – Нет…

– Твоя бабушка послала меня к нему, – продолжал «ненаш», – когда он подыхал в темнице, харкая кровью. Я исцелил его… Я перенес его на волю… Я занял его место в остроге… в петле… в могиле! Такое недешево стоит, девонька. И теперь я пришел получить свою плату.

– Нет! – всхлипнула Катя и зажала уши руками.

Лжепапа шагнул к Кате. Кожа на его висках вдруг вспухла буграми и лопнула, выпуская толстые кривые рога.

– К чему, бишь, я клоню? Ах да… Семейка у вас, прямо скажем, сущий гадюшник. Народ кругом – почище нашего брата. Одна ты чистенькая, Катерина, света луч в темном царстве. Зачем тебе эти страданья? Вот тебе тоже сделка: сними эту жгучую погань со своей нежной шейки, и я все сделаю быстро. Тело черту, а душу боженьке. Не бойся, я тебя не съем! – Он оскалил острые зубы. – Это детские сказочки. Нашему брату тоже иной раз охота развлечься, и, ежели будешь со мною ласкова, я не стану сдирать с тебя кожу…