Догоняй!

– Зачем «вроде», когда есть настоящий? – вставляю я.

Цыган прикол оценивает. От крепкого леща я чуть не влетаю лбом в черно-белый телик Мартыновых.

– Лови момент, Цыганище, – говорит Валька. – Стрижка добрая, не то что твоя динамо-машина.

Разговор этот нравится мне все меньше. Скорей бы хлынул дождь и остудил нашу горячку…

– Фу, – кривится Цыган, глотнув из бутылки. – Не, пацаны, вам лечиться надо.

– Я те дам «фу»! – театрально обижается Мартын. – Она пусть дура, но красивая. Ты красивая, Стрижка?

– Я красивая, – отзывается она, продолжая терзать злосчастную куклу.

– Она не красивая, – говорю я. – Она Стрижка.

Стрижка вдруг бросает куклу и поворачивается к нам:

– Я красивая!

Ее губы дрожат, в глазах слезы. А правда ведь красивая, думаю я. Вылитая Ния из фильма «Через тернии к звездам». Тонкие черты лица, чистая кожа и эти большие печальные глазищи…

– Сними платье, сестренка, – ласково просит Мартын. – Покажи этим мудакам, какая ты.

– Охренел совсем?! – шипит Цыган.

Но она, заведя руки за спину, уже расстегивает пуговки линялого платьица и стаскивает его через голову. Трусов на ней нет. Затаив дыхание, мы созерцаем острые грудки с торчащими сосками, чашечку пупка и кустик волос внизу, а под ним… Нам не раз случалось видеть ее голой, но тогда она еще не начала превращаться из девочки в женщину. И слова Мартына о том, что она «трется», тоже свою роль играют. Цыган судорожно сглатывает и облизывает губы. Глаза у них с Валькой блестят, да и у меня, наверное. Один Мартын сохраняет хладнокровие.

– А теперь… – Он нажимает кнопку «Ригонды». – Три-два-один!

Звучит фортепианный аккорд, и сильный голос Глории Гейнор заполняет комнату, кипя обжигающей дерзостью. И хотя поет Глория отнюдь не о сексе, наши распаленные алкоголем умы и тела отзываются на ее страстный вызов. А Стрижка поднимает тонкие, гибкие руки над головой и начинает танцевать. Ее бедра выписывают восьмерки, в глазах бесенята, а на губах играет загадочная улыбка – и этот контраст между наивностью и бесстыдством распаляет еще сильней. Наши взгляды прикованы к ее дергающемуся лобку. Мы не видим в ней сестру нашего друга, нам плевать, что она не в себе, перед нами девчонка – голая девчонка! Лишь это сейчас имеет значение.

Не помню, кто из нас первым начал ее лапать, да и какая разница? Вскоре мы набросились на нее втроем. Если бы она сразу закричала, может, это отрезвило бы нас; но она только хихикает и лезет обниматься, прижимаясь гладким горячим телом…

Только когда Цыган валит Стрижку на пол, мусоля губами ее лицо, я понимаю, что происходит. Она уже не смеется, а испуганно хнычет, пытаясь его оттолкнуть. Одной рукой он приспускает штаны вместе с плавками. От сознания того, что сейчас произойдет, на меня накатывает такая волна дурноты, что я почти теряю сознание, но тонкий мучительный крик возвращает меня к реальности. Ужасной, невообразимой реальности. Стрижка орет в голос, пытаясь перекричать Глорию.

Я бросаюсь к ним, потому что так неправильно, потому что мои друзья не могут так поступать, потому что не должна дурочка, никому на свете не причинившая зла, кричать, словно зверек в капкане. Смуглая задница Цыгана ритмично дергается между ее раскинутых ног. Я хватаю его за скользкую от пота шею, но тут дохляк Валька так заряжает мне кулаком в скулу, что из глаз вместе с искрами выплескиваются жгучие слезы. Отлетев, я опрокидываю «Ригонду», Глория, взвыв ошпаренной кошкой, затыкается на полуслове, но Стрижка продолжает кричать.

– С-сука, руки ей держи!

Слышится звонкая оплеуха, крики Стрижки переходят в жалобный скулеж.

Я падаю на колени, упершись ладонью в прохладный ворс ковра. Краем глаза вижу, как Мартын спокойно обходит извивающиеся тела, направляясь к двери. Выпростав руку, Стрижка пытается поймать его за штанину в надежде, что старший брат, как всегда, придет ей на выручку. Но Мартын уклоняется и исчезает в коридоре.

Это сон, просто кошмарный сон.

Я хочу помочь Стрижке, должен помочь, обязательно помогу, как только комната перестанет вращаться, как только пройдет одуряющая тошнота. А тем временем Цыган запрокидывает перекошенное лицо и с ревом изливается в Стрижку, стискивая побелевшими пальцами ее маленькие грудки. Отваливается, тяжело дыша… уступая место Вальке. Тот переворачивает ее на живот, чтобы не видеть искаженного мукой лица. И снова крики, больше не заглушаемые музыкой, сопение, стоны и эти ритмичные, сырые шлепки…

Когда все закончено, Валька с Цыганом, не потрудившись даже натянуть штаны, раскидываются на ковре. У Цыгана расцарапана щека. Стрижка свернулась калачиком, подтянув коленки к груди, бедра измазаны кровью и спермой.

Она тянет на одной тонкой надрывной ноте: «У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!» Страдальческий ее голос вонзается мне в сердце тупой иглой.

Стыдно сказать, но мне не столько жаль ее, сколько хочется, чтобы она наконец заткну– лась…

2004

– Это неправда… – еле слышно проговорила Леля. – Саша не мог просто стоять и смотреть. Он не такой.