-Конечно, не знала. Эту информацию скрывают. Ученые убеждены, что несмотря на огромное количество потомков обезьяны, в мире существует небольшой процент других людей, которых подселили на землю тысячелетия назад. Эти редчайшие экземпляры называются братьями воздуха. А я считаю, что они - родственники птиц. И родина их не земля, а небо.
-Как ты думаешь, они узнают друг друга, если встретятся? - спросила Лота с сомнением.
-Мы же с тобой друг друга узнали.
Действительно: они с Гитой друг друга узнали. Моментально. Это было не знакомство, а именно узнавание.
-А может быть так, что человек - брат воздуха, но об этом не догадывается? Так и проживет всю жизнь в неведении?
-Наверняка! Но если находишься с таким человеком рядом, все равно рано или поздно обязательно это почувствуешь. И тогда тем более надо ему все рассказать.
-Понимаешь, этот мир принадлежит не завоевателям, - добавила Гита задумчиво. - И не тем, кто сильнее, как это может показаться. Не тем, кто проходит по трупам, наметив себе цель. Он принадлежит тому, кто сумел установить с ним контакт. А этому никто никого не учит. Это умеют делать единицы.
* * *
В первых числах мая Лота отправилась на Курский вокзал и купила билет на пассажирский поезд "Москва-Симферополь", чтобы встретиться с Гитой уже в Симеизе. Гита должна была стартовать из Питера, куда переехала жить со своим Гением еще осенью, оформив в институте академический отпуск. А Лота выезжала из Москвы. В дорогу она приготовила ермак, купленный заранее по объявлению. Новенький, с жикающими молниями, с оттопыренными карманчиками. С алюминиевым каркасом, благодаря которому вся конструкция удобно располагалась на спине. Это был ее первый взрослый предмет, и она им гордилась.
Лота ехала на верхней полке пассажирского поезда. Было здорово лежать на верхней полке и слушать разговоры людей внизу, не видя их лица.
-Ведь что получается, - слышался, все собой перекрывая, громкий, но, в то же время, вкрадчивый и какой-то стелющийся голос. - Душат народ. Подкрадываются со всех сторон. Беда-то не в них, не в Ельцине, не в этих его всяких Гайдарах. Беда в том, что окружают они себя еврейчиками, жидками окружают, вот в чем беда.
-Э, нет, товарищ, - перебил его звучный бас какого-то, судя по тембру, капитана дальнего плаванья. - Как вот эти ваши разговоры начинаются, так я говорю: не надо товарищи. Нечего сваливать! Смотри на себя, на своих смотри: мы, мы страну развалили! С протянутой рукой на запад пошли! Давай нам, запад, все: лекарства, куриные ноги, гуманитарную помощь. Сами себя распустили, страну распустили, а теперь виноватого...
-Правильно! - встрял третий, пожиже, но не менее положительный. - За Ельцина сколько народу голосовало? Пятьдесят семь процентов! Вот взять да и спросить вас или вас, или, вот Евгенича - за кого ты, Евгенич, голосовал? Сейчас, понятно, уже совестно многим признаваться, но голосовали-то за Ельцина. А потом работу стали терять, квартиры, тут-то и призадумались...
-Так я про то и говорю, - лебезил первый. - Распустили страну. Но ты по фамилиям посмотри, кто правительство окружает, по фамилиям, и сразу все ясно тебе станет...
Тыдых-тыдых, тыдых-тыдых, - безудержно мчался к счастливым широтам паровоз.
Пронеслось поле, закружился полуодетый лес. В стенах вагона что-то загадочно поскрипывало. Призрачно погромыхивала дверь тамбура. И если закрыть глаза, Лоте становилось неясно, куда она несется - вперед или назад.
Проснулась она поздно. Поезд, плавно раскачиваясь, летел во весь опор. Вдали попыхивал высокими трубами какой-то город - поезд на полном ходу огибал его справа. Верхняя полка напротив Лоты, как и раньше, была пуста. За ночь пассажиры сменились. Не было ни капитанского баса, ни стелющегося, ни их невидимых собеседников.
-Доброе утро! - поприветствовала Лота плацкартный вагон, соскакивая с верхней полки.
И вдруг почувствовала, что абсолютно счастлива.
Утро было действительно добрым.
На шее у нее висело вафельное полотенце, в стакане дребезжала ложечка, а за окном проносились белые украинские мазанки, подсолнухи и серебристые тополя.
* * *
От Симферополя до Ялты Лота добиралась на троллейбусе. Настроение было так себе. Крым оказался совсем не таким, как она себе его представляла, а Гитландия и вовсе отодвинулась на неопределенное расстояние. Солнца не было и в помине. Тепла - и уж тем более жары - не было тоже. Моросил дождь, горы затягивал густой туман, а море было неприятного свинцового оттенка.
В Симеизе небо прояснилось. Асфальт на конечной остановке автобуса мигом высох. С каменной изгороди свисала цветущая бугенвиллия или джакаранда или как еще называется этот красивый яркий кустарник - цветистый пустоцвет, потому что на юге пахнут только смола, безымянные колючки, можжевеловые шишки, и уж точно не яркие цветы. Просевший автобус тарахтел одышливым двигателем, небольшая очередь поджидала его под желтой, в цвет автобуса, табличкой "Симеиз-Ялта": судя по всему, из Симеиза уезжало больше народу, чем приезжало.