Догоняя рассвет

— Черное проклятье разносится по крови быстро, — недоумевала Амари, — ты должен был уже умереть.

— У меня есть лекарство, которое сдерживает болезнь, — Рю говорил низко и тихо, едва ли не переходя на шепот, — должно быть, это похоже на попытку отсрочить неизбежное…

Амари подозрительно сощурилась, даже не задумавшись о том, что, признаваясь в смертельном заражении, Рю вряд ли ожидал от нее выражения скепсиса на лице. Но скрыть своего недоверия к существованию микстуры от черного проклятья девушка не смогла.

— Могу я взглянуть?

— Разбираешься в лекарствах?

— Так же хорошо, как и в ядах.

— А ты умнее, чем я рассчитывал, — пробормотал Рю, вынимая из широкого ящика стола склянку с янтарной вязкой жидкостью, похожей на сироп.

Вскрыв лекарство, Амари поднесла горлышко тары к носу. В сладковатом аромате она распознала сложное переплетение горных чародейных трав, похожий на лаванду мотив полночных цветов, измельченную кору дуба и еще несколько ингредиентов, показавшихся Амари совершенно безобидными. Однако ее встретили и отголоски сырья, которые при всей подготовленности разбирать жидкости на компоненты по запаху, Амари не узнала.

Эта смесь однозначно была результатом работы талантливого алхимика.

— Сложный состав, — нахмурилась Амари, — тот, кто сделал эту микстуру, — гений.

— Рад слышать, — без энтузиазма проронил Рю, забрав склянку обратно. — А теперь смотри на меня: все, что ты узнала сейчас, должно остаться в строжайшем секрете. Не смей предавать мою болезнь огласке, — его слова несли невысказанную угрозу, в исполнении которой сомневаться не приходилось. Один грозный вид Рю обещал, что он не преминет показать, как дорого обойдется обман его доверия.

К несчастью для него, Амари не так просто было застращать.

— Не хочешь вызывать к себе жалости? А иначе не вижу причин скрывать от всех то, что ты оттягиваешь смерть.

— Жалость — именно так, — с напором подхватил он, явно не собираясь продолжать этот разговор, — а теперь поклянись, что никому не расскажешь.

— Хорошо, — кивнула Амари, намеренно не давая клятвы, ведь так или иначе придется однажды сознаться. Впрочем, Рю оказался доволен и таким ответом.

Выпроводив Амари за дверь, он заперся наедине с собой и мог, наконец, дать свободу своей мысли. В окна дворца вовсю било яркое солнце, рассеивая мрак над городом, но далеко не в душе. Неразрешенная проблема зла над миром и вровень не стояла с тем, что в своих мирах переживал каждый из братьев Мореттов: Клайд боролся с неопознанной силой внутри себя, Лирой был отвергнутым всеми отродьем, а Рю оказался смертельно болен, что, признаться, пугало Амари сильнее прочего. Не было для нее ничего страшнее, чем видеть жизнь как перевернутые песочные часы.

Необычное осознание для той, кто привык смотреть в лицо смерти с усмешкой. Противоестественность таких мыслей и сопутствующие им щемящие чувства ввергали Амари в недоумение. Воспитанная с твердым характером и отрицанием сострадания, она беспомощно наблюдала, как ее собственным мир рушился, подобно мирам Мореттов, и испытывала замешательство, смешанное с неизвестной ей прежде тревогой.

Покинув спальню Рю, Амари на секунду допустила мысль о том, чтобы проведать Лироя, но мгновенно осадила себя за подобный порыв. Не стоило бередить свое сердце, которое, кажется, и без того было ранено отказом обрести любовь.

Амари намеревалась вернуть все на свои места и стать той, кого встретил младший Моретт в повозке по пути на виселицу.

Глава 8 Вовлечение в заговор

В уродливом мире, затянутом тьмою,

Где искры надежды погасли,

Любовь родилась путеводной звездою,

Ведя обездоленных к счастью.

Как ветер свободный, как яркое солнце,

Она проведет через тучи.

Но есть ли смельчак, что с пути не собьется,

И бросится в чувств лес дремучий?

Сон Лироя длился недолго. Проснувшись через пару часов от ослепительного света за окнами, он медленно возвращался в чувства и урывками вспоминал события минувшей ночи. Все казалось каким-то сумбурным, странным, выбивающимся из реальности, как если бы он пережил горячечный сон.

В голове прояснилось, и голос вампира вновь произнес имя — Оберон. Лирой вскочил с кровати и принялся бешено мерять комнату шагами, будто гонимый этим злосчастным, неумолимо преследовавшим его именем. В конце концов не найдя себе места в пустой спальне, Лирой выбежал на улицу, где панику прочь унес ветер.

Солнце с безоблачного неба залило зеленый двор, царившая в округе тишина диссонировала с восставшим воспоминанием о прошлой битве. Тепло утра окутало Лироя невесомым покрывалом, успокаивая. Сев на ступени парадной лестницы дворца, он смог предаться безмятежности.

Оберон все никак не выходил из головы, но его образ — налитые кровью глаза, золотистую волну волос, коварно-развратное выражение в лице Лирой развеивал, как дым, пока мысль не привела к более животрепещущему вопросу.

Непосредственно связанному с ссадиной на сердце…

— У-у-у, покайся, Лирой, а то демоны за задницу схватят и унесут тебя в а-а-ад!