Догоняя рассвет

Амари неприязненно сузила глаза. Только теперь, отбросив навеянные долгой разлукой сантименты, она начала понимать, что Лирой перед ней был не тем улыбчивым, фривольным мужчиной, с которым столкнула ее судьба. Он был вампиром — разочарованным в жизни, уничтоженным одиночеством.

Обозленным на весь мир и в том числе на нее, Амари.

— Лирой, которого я знаю, никогда бы так не сказал.

— Выходит, ты меня совсем не знаешь.

Услышанное задело чувства Амари. Она заставила Лироя усомниться в своей искренности, хотя лишь с ним могла быть искренней так, как никогда и ни с кем до этого. И теперь Амари не могла думать ни о чем, кроме как наконец сказать все, что томилось на сердце, ожидаемом быть услышанным.

— Ты ошибался, я не любила тебя тогда, в Ночь греха и пламени. Но я никого в своей жизни не любила так, как тебя сейчас.

Впервые за этот нелегкий разговор их взгляды пересеклись. Из-под нависшего капюшона на Амари уставились суровые голубые глаза, читающие ее насквозь. В них не было ни капли нежности, ни грамма доброты, а лишь намерение уличить девушку во лжи.

Она стойко выдержала его приступ недоверия, и Лирой соскочил с парапета. Он приблизился к Амари, позволив ей сбросить с него капюшон, коснуться волнистых прядей волос, колючего лица в щетине. Влюбленные вели себя осторожно, будто незнакомцы. Будто постепенно узнавая друг друга, они оба стремились преодолеть возникшую между ними пропасть, убедиться в реальности происходящего и своих чувств.

Лирой почти невесомо провел пальцем вдоль пореза на щеке Амари, а затем накрыл ее губы своими в легком, ничего не обещающем поцелуе, но даже столь аккуратным касанием ему удалось одурманить ее. Сердце Амари заколотилось как бешенное в отупляющем возбуждении. Она прижала Лироя к себе крепким объятием, словно боялась, что, расцепив руки хоть на секунду, потеряет его навсегда, и ответила на поцелуй с пламенной любовью.

Амари ощутила, как Лирой дрогнул в ее руках и уже не мог больше себя сдерживать.

— Рехнуться можно, — выдохнул он напротив ее губ. — Я тебя ненавижу, — тяжело повторял он, прерывая поцелуй, — ненавижу тебя.

Он припал к шее Амари, обжигая горячим дыханием. Спустив ворот ее сорочки ниже по плечу, поцеловал обнаженную кожу, линию ключиц. Амари произносила его имя шепотом, с придыханием. Каждое их соприкосновение возбуждало в ней дрожь нетерпения и жажду унять поднявшееся внутри пламя.

Она и не подозревала, как сильно истосковалась по наслаждению быть рядом с Лироем и наблюдать, как он теряет из-за нее самоконтроль; по ощущению тяжести его тела между ногами, по объятым лаской словам.

Однако, уже потерявший рассудок, он вдруг отыскал в себе остатки выдержки и отстранился.

— Проведя эту ночь вместе, наутро мы проснемся врагами, — гортанным, почти демоническим голосом произнес Лирой сквозь сбивчивое дыхание.

Но думать об этом Амари не могла, не желала. С протяжным стоном она впилась в губы Лироя жадным поцелуем и выдохнула одно-единственное:

— Замолчи.

Отбросив жизнь, что была у них за спиной, все, что происходило в действительности, они полновластно отдались слепой страсти. Вжав Амари в стену, Лирой исступленно обхватил ее, заставив податливо изогнуться навстречу, и начал раздевать, пока сама она яро сражалась с ремнями на его куртке и штанах. Избавившись от одежд, Лирой прижался к обнаженной груди девушки, и прикосновения ничем не стесненных тел стали поистине обжигающими.

— Скажи, что любишь меня, — хрипло процедил он, подхватив колено Амари.

— Люблю.

Он резко качнул бедрами вперед, отчего из груди Амари вырвался непроизвольный стон.

— Еще, — потребовал Лирой, усиливая напор.

— Я люблю тебя.

Он яростно притянул Амари еще ближе к себе, ускоряя темп, пока нарастающее наслаждение не захлестнуло их горячей волной.

Лежа на ворохе одежды под полотном плаща, утомленные и счастливые, они забылись в объятиях друг друга, обмениваясь короткими поцелуями. А между тем над городом уже нависла ночь, и мерцание рассыпанных алмазной крошкой звезд посылало на землю небывалый покой и чувство бесконечной умиротворенности, в котором Амари позволила себе растаять целиком и безотчетно.

Лирой задумчиво перебирал в пальцах ее волосы, и негромко, обессиленно произнес:

— Переходи на мою сторону. Оберон обратит нас, мы будем править вечность.

Амари лениво втянула в себя воздух, разочарованная тем, как просто Лирой нарушил их тихое, отрешенное от ужасов внешнего мира, единение.

— Кем мы будем править? Вы сожрете всех, дай вам такую власть.

Лирой уткнулся лицом в изгиб ее шеи и оставил на коже невесомый поцелуй.

— Нет, дева моя. Мы берем свое, не более. Голод — естественная потребность, которая должна быть удовлетворена беспрепятственно.

— Долго пировать вам не позволят, Иристэд — часть большой империи, к тому же обратившая на себя взгляд императора в свете последних событий, — Амари говорила спокойно, пытаясь достучаться до разума. — Пойми, наконец, что чьи-то глупые амбиции того не стоят.

— Я знаю Оберна и его способность находится всегда на шаг впереди…

— Как только Оберон пересечет эти стены, я убью его.