Догонялки

Каждое моё движение вперёд толкает Трифену, и Елице приходится упираться сильнее. Но едва я начинаю отодвигаться, как ей приходиться ослаблять давление. Сначала медленно, потом постепенно ускоряясь, мы повторяем это простенькое физическое упражнение. Елицу сперва трясёт от волнения, но постепенно она чуть успокаивается и поднимает лицо. Мы смотрим друг другу в глаза поверх головы Трифены и улыбаемся. Я, естественно, несколько успокаивающе и покровительственно — «ну и чего, дурёха, боялась», она — весьма неуверенно и взволнованно. Но… Я ведь впервые вижу улыбку на её лице! Вместо ужаса с отвращением и шипения с «хорьками паршой трахнутых». Ха! И у меня у самого лицо как-то… ожило — губы вспомнили, как складываться в улыбку. Жизнь — интересная штука: в ней можно, например, смотреть в глаза и улыбаться — одной женщине, ощущая телом, руками, кожей — другую. Не «вообще» — этому-то много умельцев есть, а — в одном месте, в одно время, в одном поле чувств.

Синхронизация движений и усилий трёх молодых организмов естественным образом привела к синхронизации дыханий. И, в какой-то мере, надеюсь — существенной, к синхронности и сходству ощущений.

«И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья…».

Я тут собирался, по давнему примеру Ивашки, излить своё дурное настроение? Удалось. Очень даже. Даже больше, чем обычно. И громче. В три глотки. Мы втроём так… вошли в фазу, что на моём последнем толчке бедный кухонный стол не выдержал. Хорошо, что на последнем. Его уже ломали Домна и Светана, усаживаясь за него со всего размаха для «пореветь вволюшку». Взрослые, зрелые женщины, преисполненные возмущения моими действиями и своих женских слёз.

Теперь пришла очередь молодого поколения — завалить эту обеденную конструкцию в ходе несложных групповых игр. Рухнувший стол всё-таки задел Елицу по ноге. Та сидела на земле, плакала от боли, и, как я подозреваю, от облегчения от завершения этого, столь нервирующего её процесса, а я глупо хихикал, когда в поварне снова потемнело, и в дверной проём ворвалась злая, как греческая фурия, «богиня смерти».

— Вы… такие-сякие… Вас… всяких разных… только за смертью посылать. У меня там … тудыть-растудыть… эта пациентка… б-б-б… боярской кровищей исходит, а они… маму их, бабушку, и всех прочих, вплоть до Евы…

Девчушки, подхватив первые попавшиеся под руку горшочки и пучки сухой травы, прихрамывая, хотя и по-разному, мгновенно выскочили из поварни. А Мара задержалась, чтобы высказать мне своё «фе»:

— Ты что думаешь, ты меня этой поркой испугал?! Что из сестрицы своей своего собственного сыночка плетями выбил?! Ты, что думаешь, что коли ты — «Зверь Лютый», «крокодил выгрызающий», так я тебя бояться буду?! Хрен тебе! Понял?!

— Не понял. Ты, никак, решила, что я это представление устроил, чтобы тебя, Марану, испугать? Ты меня за дурня деревенского держишь? Я же с первого раза увидел, что у тебя страха нет. Так какого… мне перед тобой страшилки разыгрывать? Кончай, Мара. Не всякая молния, что с неба бьёт, только твою избу метит.

Вот, оказывается, мания величия — не у одного меня прорезается.

— Теперь давай по делу. Завтра пришлю плотника. Пусть стол подправит. И другие на заимке дела есть. Полы надо настелить. Двери навесить. Прикинь — что тебе здесь ещё для обустройства надо. Другое дело: ты ничего с Елицей не делаешь. Запустишь — девка смерть свою сыщет на ровном месте. Лечи её, Марана. Ты во многих болячках смысленна — ищи способ. И вот ещё что. Оставлю я тут, у тебя, Трифену на несколько дней. Ты её осмотри да присмотрись — потом скажешь. Она девочка грамотная. Пусть поможет тебе и список составить — чего надобно, и по другим делам. Да хоть Елице азбуку покажет! А дальше поглядим.

Мы погрузились на телегу и отправились восвояси. Трифена взволновано кланялась нам вслед, но осталась в новом месте без нытья и слёз.

Святая Трифена Всеволжская… Причислена к лику святых за своё благочестие и многие труды праведные на пользу веры Христовой и для народа Русского просвещения.

Мало кого могу сравнить с ней, ибо потрясла она «Святую Русь» даже не делами великими, но лишь присутствием на земле нашей.