Догонялки

Жилята долго отплёвывался, сморкался, губы надувал. Начал даже снова возражать и голос повышать. Видать, сильно привык к уважению окружающих. Понятно, на двести вёрст — единственный кирпичник. Пришлось Сухану свою оглоблю снова наизготовку разворачивать. Эх, дядя, у нас тут не детская песочница, а средневековый техпроцесс. Или — делай, или — сдохни. Но когда в мокром да на ветерке стоишь, да озноб колотит… понты кидать — не весело. Я-то — в сухом. Могу и подождать-потерпеть. Как у него зубы такой степ стали выбивать, что и ни слова не сказать — отвёл к костру. Народ мой подошёл, Жилята отогрелся, опять начал… «по местам боевой и трудовой».

— Да я… да мы…

Снова пришлось дрючком. В грудь упёр:

— Что ты всё о себе, любимом? Давай о деле.

Он снова рот открыл. И — закрыл. И это очень хорошо. А то я уже всерьёз заводиться начал. Дальше пошло уже… конструктивно. Но как же был прав Урфин Джюс, уделяя особое внимание воспитанию капралов в своём дуболомном воинстве! Вот же проблема: и мужик, вроде, нормальный, и мастер, похоже, неплохой. А веры ему у меня нет. Нужен постоянный присмотр да проверяние. Или сбежит, или напортит, или шкоду какую сотворит. Потому что — он мною обижен. Я же часть решений — до него принял. И, тем самым, поставил под сомнение его профессиональную исключительность и эксклюзивность. Теперь он будет старательно, но — не прямо, а — косвенно, доказывать, что и «глина — не та, и песок — не тот». Каждой ошибкой, задержкой, производственным браком — будет колоть мне глаза и самоустраняться. Типа:

— Господин-то у вас, конечно… но в кирпичах — ни уха, ни рыла… вот кабы меня послушал с самого начала… а теперь-то что? Теперь-то только разломать да выбросить…

О-хо-хо… Мне ли не знать, как строится «верноподданнический» саботаж в иерархических системах! Когда старший и младший клерки, сидящие в соседних комнатах, гоняют друг другу «простыни» мейлов, напряжённо обдумывая каждое слово, каждую запятую, чтобы и — уколоть побольнее, и — не подставиться, потому как, копия каждого сообщения автоматом идёт в головную контору в Москву.

Сходный, «верноподданнический», саботаж звучит и в персидском походе Стеньки Разина. Типа: «Ай-яй-яй! Ахти мне, старому! Да что ж, ты, царь-государь батюшка, раньше-то не сказал… Я-то — со всей душой… каждое слово-повеление… но в грамотке царской про то ни слова не было…». Для главного астраханского воеводы князя Прозоровского такие игры закончились смертью. А здесь как будет?

Другого мастера у меня нет, и этому доверять нельзя. У него нет мотивов работать на меня честно. Дружбы у меня с местными быть не может: разные мы, не понимаем друг друга. А дружбы без взаимопонимания не бывает. Любовь тоже отпадает. Во всех смыслах этого слова. Жилята меня невзлюбил. Да и я его… Преданность? Вон, Ивашко мне предан. Но этот-то… думает о себе, что он хитрый. И будет хитрить. Глупо, мелко. Но — гадостно. Устроить ему «великий перелом»? Выбить из него прежнюю «правду» и вбить новую, мою? Не тот типаж, условия не подходящие, времени нет. Да и уж больно сильно я для него — неподходящий персонаж на роль «абсолютной истины». «Герой, но не его романа». Интереса особого к моим делам у него нет, прибыльность от сотрудничества… да ему его собственный гонор дороже!

Плохо. Нет хендлов. Чисто внешний, неглубокий страх. А у мелкого человека глубокий страх воспитывать… Может и не пережить… Остаётся одно: спешно воспитывать замену. Тогда, утратив иллюзию исключительности и уникальности, мужик будет вести себя прилично. А до тех пор — чисто по Ленину: «Социализм — это учёт и контроль». И феодализм — тоже. В моём, в Ванькином, исполнении.

Честно говоря — мне просто повезло: сентябрь был сухим и тёплым. В «Святой Руси» все каменщицкие работы, включая изготовление кирпича, идут с 20 мая до 1 сентября. Но… в Центральной России даже начало жатвы пляшет по погоде в месячном диапазоне. Кирпич-сырец должен сохнуть две недели. Как минимум. Вот у меня для этого минимума — тепла и хватило. Моей заслуги какой, какого-то геройства или изворотливости с прозорливостью — здесь нет. Чисто — божьим соизволением. Пошёл бы дождь, и всё моё «пердуновское зодчество» — накрылось бы «медным тазом» до весны. А не было бы у меня тёплого жилья в эту зиму… многое бы иначе сложилось.