— Не волнуйся, ма, я не лишилась девственности. И даже не влюбилась. Короче, мое преображение никак не связано с мальчиками. Просто я взрослею.
— Когда ты так рассуждаешь, у меня складывается ощущение, что ты взрослая давным-давно.
— Ты-то как?
— Хорошо.
— Не похудела, а будто еще веса набрала.
— Вот спасибо, добрая девочка.
Лена рассмеялась:
— Но ты с этими пухлыми щеками еще красивее.
— Если хочешь на море, лучше прекрати этот поток сомнительных комплиментов.
— Умолкаю.
— Думаю приехать за тобой и показать город, в котором выросла. Как тебе идея?
— Она мне нравится, но не целиком.
— В смысле?
— Зачем за мной приезжать? Я сама прекрасно доберусь. Папа посадит в поезд, ты встретишь.
— Да я еще вещи кое-какие хотела взять…
— Привезу все, что скажешь.
— Поговори с отцом об этом.
— Сегодня же это сделаю. Ладно, ма, мне бежать надо, телефон вон разрывается, подружки ждут. До завтра!
— Целую, пока.
Но картинка уже пропала. Дочь отключилась.
— Тоже когда-нибудь станешь матерью и поймешь, как это обидно, — сказала Оля потемневшему экрану.
После этого убрала планшет и отправилась в ванную.
Смыв пот и пыль, Оля встала перед зеркалом и стала себя рассматривать. Дочь права, она еще пару кило наела. Еще столько же, и щеки станут как у хомяка, набившего полный рот зерна.
Оля скинула с себя полотенце, в которое обернулась после душа. Тело тоже округлилось, но не сильно. Раздеться ей перед мужчиной совершенно точно не стыдно…
И она готова была это сделать, когда они с Олегом проводили «последний» вечер, но он сказал:
— Я очень тебя хочу, просто невероятно. — И она чувствовала это, когда Олег ее обнимал. — Но я воздержусь от приставашек, как говорит мой сын.
— Почему? — требовательно спросила Оля. В лексиконе ее дочки тоже имелось такое слово, и она сейчас была не против приставашек.
— Я планирую вернуться через неделю. Но у меня может не получиться. И если такое произойдет, ты придумаешь себе что-нибудь… Типа он все врал, а сам хотел только мною воспользоваться.
— Поматросил и бросил?
— Как-то так. Но у меня намерения серьезные, поэтому я буду вести себя как джентльмен.
После этого он церемонно поцеловал ей руку, но тут же притянул Олю к себе и стал терзать ее губы.
— Это не по-джентльменски, — оттолкнула она Олега. — Ведите себя прилично, молодой человек.
— Буду, — выдохнул он. — А теперь позволь проводить тебя. Время позднее, а мне еще ехать в соседний город и собираться.
На том и расстались.
С того времени Олег позвонил лишь однажды. Проезжая мимо Олиной станции, шутливо спросил, не машет ли она ему платочком.
Одевшись, Оля покинула ванную. Сделала себе кофе и вышла с чашкой на балкон. «Академический» дом когда-то был мечтой всех горожан, включая детей. Просторные комнаты с высоченными потолками, лифт, мусоропровод — в их захолустье это считалось шиком, детская площадка во дворе и у каждого ответственного квартиросъемщика свой сарай и гараж-ракушка. В настоящее время всем этим удивить было трудно. В городе настроили жилых комплексов, два из которых имели категорию люкс. «Академический» дом перестал считаться самым престижным, и все равно жить в нем было почетно. Поэтому его обитателями были люди по меньшей мере приличные. Единственное исключение — арендаторы квартиры Земских. Толпа работяг одной из бывших республик СССР, они много шумели, не соблюдали чистоту и постоянно готовили что-то вонючее. В данный момент эта шатия оккупировала детскую карусель, гоняла на ней и гоготала. Так как наступил вечер и дети разошлись по домам, их играм гастарбайтеры не мешали, а вот покою родителей — да. Но стоило кому-то прикрикнуть из окна, мужики, как переспелые персики, попадали с карусели, потом поднялись с земли и потопали к себе. Готовить что-нибудь вонючее.
Оля, допив кофе, хотела уйти с балкона, но тут увидела отца Леши. Он вышел из сомнительного заведения под названием «Пир» и прошел к пустевшей карусели. Плюхнувшись на стульчик, засеменил ногами, чтобы раскрутиться. Но что-то пошло не так, и Николай Эрнестович шмякнулся на землю. Оля охнула.
Поскольку старший Земских продолжал лежать лицом вниз, она бросилась в комнату, натянула на себя джинсы и футболку и выбежала из квартиры. Спустившись с третьего этажа по лестнице, Оля вышла на улицу и бегом направилась к Николаю Эрнестовичу.
Ей было страшно. А что, если он расшибся насмерть?
Крестовская тронула мужчину за плечо, затем встряхнула. Он не отреагировал.
И тут до слуха Оли донесся стон.
Жив!
Она перевернула Земских на спину и выкрикнула:
— Вам плохо?
В ответ услышала:
— Нэээ… Мне харашоооооооооо…
— Николай Эрнестович, у вас лицо разбито.
— Где?
— Тут. — Оля ткнула в левую щеку, по которой из неглубокой, но обширной раны текла кровь.
Земских открыл глаза. Глаза у него были темно-карими, почти черными и очень живыми, яркими. Леша пошел в мать и унаследовал голубую радужку и спокойный, даже чуть ленивый взгляд.