Договорились. Часть 2

Он только вытянул руку, не желая поднимать все тело. Она стала рыться в его вещах, даже не подумав, что это может быть неприлично. Зайкин и не возмущался. В хламе, который он носил с собой: платочки, влажные салфетки, несколько тюбиков разных кремов, два вида наушников с проводами и без, и много чего еще, пришлось хорошенько покопаться, чтобы найти таблетки в специальной аптечке, которая пряталась в боковом кармашке. Там были всякие обезболивающие, противовирусные и презервативы. Отыскав антигистаминное средство, она положила его на стол.

— Спасибо.

Зайкин чмокнул ее в щеку и выдавил одну капсулу из пачки прямо в рот. Стакан опустошил следом. Ей сразу полегчало, а то рассказанная им вчера история пугала возможностью легко повториться.

Пока он готовил завтрак, она делала утренние процедуры. Потом поменялись. Он пропал в ванной, а она села за стол, чтобы позвонить матери, узнать о Полине.

— Карочка, рада, что ты позвонила, — мать как будто плакала. — Как раз молилась за тебя. Ты убежала тогда… Я так мучилась. Места себе не находила.

— Могла бы и сама позвонить, — пробурчала Карина, едва слышала сама себя.

— Что говоришь? — мать тоже не разобрала.

Карина уже не испытывала столько боли, как в пятницу, но принять все это до конца пока не могла. Просто теперь знала, что и как было. Обида на отца никуда не делась, а на мать как будто выросла. За то, что позволяла ему срывать злость на ней и на Полине тоже. Девушка не могла знать, что они чувствовали все эти годы и не хотела. Ей своих страданий хватало сполне. Но остро ощущала несправедливость того, как ее мучили с самого рождения. Она могла вообще никогда не узнать эту историю, и так всю жизнь и думала бы, что сразу родилась неугодной, неуклюжей, никчемной, той, которую априори должны презирать и унижать. В ней это ощущение так и жило, въелось в корень сознания, и ничем, наверное, уже не выкорчевывалось. Просто приходилось осознавать каждый раз, что она не заслужила того, что пережила, а еще понимать, что пережить заново это невозможно. И смиряться с собственной участью потихоньку.

— Ничего, — ответила спустя пару секунд. — Я не об этом сейчас. Как Полина?

— Со вчерашнего дня сидит в своей комнате, — мать охотно переключилась. — И нас не впускает, и сама не выходит. Даже поесть. Из-за чего повздорили-то?

Карина вздохнула глубоко.

— Да так, девчачье. Я ее завтра встречу, извинюсь.

— Впервые такое, — мать насторожилась. — Что ты натворила?

— Да ничего такого, — уши краснели. — Просто… мнениями… разошлись.

— Насчет чего?

— Да ничего, мам. Неважно.

— Ну, как неважно? — в трубке затрещало возмущение. — Вы же сестры родные! Зачем так ссориться-то, из-за неважного? Мы помрем, только вы друг у друга останетесь.

Эти слова пронзили Карину, аж позвоночник вытянулся и дыхание сбилось. Хотелось поправить, что вообще-то они племянница и тетя, но показалось неуместным.

— Сестру беречь надо, роднее все равно никого не будет.

В голосе матери слышались слезы. Карина выдохнула и ответила мягче.

— Да, мам. Я знаю. Надеюсь, Поля тоже. Завтра постараюсь с ней помириться.

Закончив разговор, она разложила по пиалам кашу из гречневых хлопьев с ягодами, которую приготовил Зайкин, и ждала его из душа. Он застрял там на целых минут сорок. Пришлось бесцельно копаться в соцсетях, пролистывать новости, усмехаться мемам.

— Полина не отвечает? — парень возник над ее головой сзади, заглянул в экран телефона, на котором открылся профиль сестренки.

— Мама говорит, заперлась в комнате, не выходит.

Он сел на стул рядом и придвинул пиалу с кашей.

— Завтра хочу ее у музыкалки подкараулить, чтобы поговорить. Сразу после пар поехать.

— Хорошо, — синий взгляд остановился на ее измученном лице. — Не переживай. Рано или поздно мы до нее достучимся.

Карина опустила длинные ресницы и принялась завтракать.

— И когда мы поедем на кладбище? — спросила она, сунув в рот очередную ложку с хлопьями.

— Если ты готова, то сразу, как поедим.

— А что там… на кладбище? — девушка спрашивала осторожно, потому что чувствовала деликатность темы, не хотела давить или проявлять излишнее любопытство.

— Много чего. Могилы, трупы, кресты. Кустарники. Памятники. Кошки.

Она закатила глаза.

— Ты понял, о чем я.

Зайкин улыбнулся сначала, но потом сплющил губы до линии.

— Там мой друг.

Карину почему-то это остановило от дальнейших вопросов. Она заметила зачатки слез. Лицо красноречиво описывало его боль. Парень оставил ложку в пиале и поднялся.

Собирались они размеренно и также не спеша ехали. Воскресенье пробивалось сквозь лобовое стекло тусклым солнцем и серым небом. На дорогах было спокойно. Казалось, все решили никуда не спешить. Даже пешеходы терпеливо ждали зеленого, а не ломились на красный.

Зайкин в этот раз был молчалив и угрюм. Брови всю дорогу хмурил, иногда поджимал губы. Карина поглядывала то в окно, на полусонные улицы города, то на него и долго не решалась задать вопрос, который мучил ее с фестиваля. Но раз он сегодня обещал рассказать ей всю историю с бывшей, решила, что будет готов ответить и на этот вопрос.