Договориться с народом. Избранное (сборник)

Но особенно недоволен я тем, что наши ученые и политики не понимают сути исторического процесса. А она заключается в том, что в мире ныне сосуществуют разные цивилизации, но большинство их либо уже завершили свое развитие и оставили после себя нации прагматиков, не способных к подлинному творчеству, либо еще не вступили в фазу развития. Единственная сегодня (по крайней мере, в пределах белой расы) живая (творческая) цивилизация – это Русская православная цивилизация, которая как раз сейчас выходит на первый план мировой истории именно в силу этого своего качества (оговорюсь: я не касаюсь мусульманской цивилизации, состояние и судьба которой вызывает у ученых диаметрально противоположные оценки). Но о судьбах русской цивилизации нужен особый разговор. Здесь же лишь отмечу: вместо того, чтобы использовать этот главный стратегический ресурс России, власть упрямо старается его уничтожить. Министр образования и науки Андрей Фурсенко даже главной претензией, предъявляемой им к нашей школе, назвал то, что она готовит слишком много творцов и созидателей и слишком мало исполнителей и потребителей. Нам упорно навязывают философию прагматизма – самую гнусную и бесчеловечную. Впрочем, чтобы перечислить все то, чем я недоволен, понадобилось бы написать другую статью. А так как от меня тогда потребовали бы и изложения позитивного решения названных проблем, то мне пришлось бы его предъявить, что чревато опасностью занять почетное место среди пожизненных обитателей психиатрической больницы. (Хотя свое понимание глубинного смысла творчества «Солнца русской поэзии» я все-таки рискнул высказать в очерке «Уроки Пушкина».)

Вот с таких позиций всем недовольного я и попытался изложить историю моих взаимоотношений с «ЛР».

Немного предыстории

В 1952 году я, новоиспеченный кандидат наук, был направлен в систему Академии наук СССР и привлечен к исследованиям проблем экономики сначала Дальнего Востока, затем Красноярского края и, наконец, Центра России. То, что я увидел и узнал во время экспедиций по этим регионам, просто потрясло меня. С одной стороны, гигантский размах строительства, в том числе уникальнейших сооружений. Достаточно назвать хотя бы туннель под Татарским проливом для соединения железной дороги Сахалина с общей железнодорожной сетью страны или Приполярную железную дорогу Салехард – Игарка. С другой стороны, это нищета и заброшенность громадных территорий в удалении от Москвы. Поражали и контрасты иного рода: огромные природные богатства и расточительность в их освоении: затопление или выжигание при строительстве ГЭС громадных лесных массивов, которых иной приличного размера стране хватило бы на десятилетия безбедного существования, сооружение объектов одними ведомствами и разрушение их другими – и все это «на законном основании». Стройки начинались и консервировались, снова возобновлялись и опять закрывались, и на всем этом грели руки оборотистые дельцы.

В 1960 году я перешел на работу в систему Академии строительства и архитектуры СССР. И там я увидел впечатляющие картины расточительства вследствие стихийного (при декларируемой плановой системе) развития городов и регионов.

Мне, кажется, удалось выявить причины такого хаоса в плановой экономике. Например, как решался обычно вопрос, где разместить новое крупное промышленное предприятие – в существующем городе или в чистом поле? В городе уже есть водопровод и канализация, энергоснабжение и какая-то социальная инфраструктура, в чистом же поле это все надо создавать заново, а это деньги – и немалые. В сталинские времена эти соображения не играли решающей роди: нужно было создать конструкторское бюро Макеева по разработке новых типов ракет для подводных лодок, – поезжай, конструктор, на Урал и выбирай место для нового города (и то все-таки это новое поселение краешком зацепилось за город Миасс). А позднее денег на все объекты всегда не хватало, и экономия средств приветствовалась. Поэтому в большинстве случаев решали разместить новое предприятие в существующем городе. И одно предприятие, и другое, и десятое – на размещении каждого добивались экономии. Но когда эти предприятия заработали на полную мощность, оказывалось, что все городское хозяйство на это не было рассчитано, и надо его реконструировать, на что требовались средства, несоизмеримо большие, чем достигавшаяся ранее экономия. И, главное, все эти расходы оказывались непредвиденными и для самого города, и для плановых органов, сваливались как снег на голову, и эти дыры нужно было срочно затыкать, урезая средства на развитие других объектов. Так и рождался этот хаос, города погружались в процесс перманентной реконструкции, государственный бюджет все время лихорадило. При этом большие города росли, несмотря на все запреты, устанавливаемые высшими инстанциями, а остальная страна теряла свои производительные силы, вплоть до того, что отдельные регионы уподоблялись пустыне.