Договориться с народом. Избранное (сборник)

«Попробуй взглянуть на молнию, когда, раскроивши черные как уголь тучи, нестерпимо затрепещет она целым потоком блеска. Таковы очи у альбанки Аннунциаты. Все напоминает в ней те античные времена, когда оживлялся мрамор и блистали скульптурные резцы. Густая смола волос тяжеловесной косою вознеслась в два кольца над головой и четырьмя длинными кудрями рассыпалась по шее. Как ни поворотит она сияющий снег своего лица – образ ее весь отпечатлелся в сердце. Станет ли профилем – благородством дивным дышит профиль, и мечется красота линий, каких не создавала кисть. Обратится ли затылком с подобранными кверху чудесными волосами, показав сверкающую позади шею и красоту невиданных землею плеч – и там она чудо. Но чудеснее всего, когда глянет она прямо очами в очи, водрузивши хлад и замиранье в сердце. Полный голос ее звенит, как медь. Никакой гибкой пантере не сравниться с ней в быстроте, силе и гордости движений. Все в ней венец созданья, от плеч до античной дышущей ноги и до последнего пальчика на ее ноге. Куда ни пойдет она – уже несет с собой картину: спешит ли ввечеру к фонтану с кованой медной вазой на голове – вся проникается чудным согласием обнимающая ее окрестность…» И так еще полторы страницы.

Впечатление достигнуто, образ ангела во плоти читатель воспринял, но нарисован ли портрет этой красавицы? Полна или худощава, каков овал ее лица, какие у нее губы и т. д. Даже о цвете ее глаз приходится догадываться, хотя их взгляд и сравнивается с молнией. Над тем, как описана грудь Аннунциаты, иронизировал уже Александр Привалов, напомню эту фразу: «Взглянувши на грудь и бюст ее, уже становилось очевидно, чего недостает в груди и бюстах прочих красавиц». А Розанов по поводу фразы «Аннунциата была высока ростом и бела, как мрамор», заметил: «такие слова мог сказать только человек, не взглянувший ни на какую женщину, хоть «с каким-нибудь интересом».

Вот почему Гоголь, не умевший создать реалистические цельные образы, вынужден был их упрощать и сводить к носителю определенного порока или комического свойства. Но и этого мало. Найдя в человеке что-либо достойное осмеяния, он еще (как сам признавался) нагружал его образ собственными гадостями, недостойными качествами. Ясно, что вышли из-под его пера только персонажи-маски, уже не имевшие с прежним прототипом почти ничего общего. Мы не замечаем этой «непортретности» Гоголя, скажем, в «Мертвых душах», наверное, благодаря замечательным графикам Агину и Вернадскому, создавшим классические иллюстрации к его поэме и давшим нам цельные портреты персонажей, которых в самом произведении нет.

По этой причине я не любитель разбирать достоинства и недостатки гоголевских персонажей, но иногда это делать приходится. Михаил Саяпин обличает Гоголя в преднамеренном принижении своих героев. Вот цитата из его анализа гоголевского творчества:

«Вот Манилов – образцовый офицер, прекрасный семьянин. Собакевич – крепкий хозяйственник, заботящийся о крестьянах. И как они все называются? Правильно, «мертвые души»! Нет у них, видите ли, стремления к чему-то высокому! Да, Плюшкин, конечно, настоящая «прореха на человечестве», но все же с точки зрения безобидности для человечества он, небось, получше будет Пацюка или Солохи?

Итак, вне зависимости от желания автора все подряд хохлы для него – свои; в России же сплошь мертвые души.

Справедливости ради надо отметить, что мертвые души наблюдаются и в Малороссии. Но это омоскаленные хохлы: Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, втянутые в ужасную трясину москальской бюрократической судебной машины; Шпонька, начавший свою жизнь со служения далекому Белому Царю, выпавший из жизни, боящийся даже мысли о будущей жене и т. д… в 1-й части «Мертвых душ» действуют уроды-русские, а во 2-й части положительный образец – то ли грек, то ли турок.

А Гоголь подло (как и Достоевский – так, чтобы нельзя было схватить за руку) высмеивает страсть русского человека к подвигу. И его подвыпивший Хлестаков, из которого вырвалось на свободу чувство, что он достоин большего, чем унылая судьба коллежского регистратора, – это еще довольно безобидная насмешка. Куда хуже «Коляска»: выпив, герой приглашает всех на хлеб-соль, но, естественно, тут же забывает об этом, а протрезвев, тут же удирает в кусты, т. е. в коляску. (Вот так. А туда же! Тоже, наверное, в молодости мечтал о подвигах!)…

Поприщин тоже не может примириться со своим скромным существованием в канцелярии, мучается над вопросом, почему ему отказано в праве быть кем-то великим, наконец объявляет себя испанским королем и… сходит с ума.

Вот здесь весь Гоголь».