Доисторические и внеисторические религии. История религий

В конце V тыс. до Р. Х. группа неолитических земледельцев Сицилии (археологическая культура Сан-Коно – Пьяно Нотаро) высадилась на островах Мальты и почти сразу создала здесь уникальную мегалитическую цивилизацию, имеющую мало общего с культурой их сицилийской прародины. Это тем более примечательно, что Сицилию отделяет от Мальты пролив всего в 90 км, а хозяйственные контакты между сицилийцами и мальтийцами не прерывались.[320] Не было ли отселение людей на необитаемые и сравнительно неблагоприятные для жизни острова каким-то религиозным исходом ради сохранения чистоты обретенной ими веры, подобным бегству британских пуритан за океан в Новую Англию в XVII веке?

Аргументом в пользу этого предположения может быть факт, отмеченный в свое время Дж. Марингером: «Самым удивительным у этих неолитических островитян была, кажется, сила их веры. Хотя сами они, вне всяких сомнений, ютились в жалких хижинах из плетеных циновок, которые вскоре разрушались и исчезали без следа, они возводили громадные храмы, циклопические стены которых сохранились и по сей день».[321] Еще более Марингер бы удивился, когда узнал, что мальтийские храмы построены были тысячи на две лет раньше, чем думал он и все его коллеги в 1950-е годы, и потому на их строительство никак не повлияли и не могли повлиять ни Египет, ни Шумер, где тогда ничего подобного еще не строили.

«Даже простые дольмены, – пишет он в другом месте своего исследования, – обнаруживают затраты сил и материалов, намного превышающие все необходимое в отношении мертвых. Такие затраты не могут быть убедительно объяснены из того факта, что эти дольмены, галерейные и купольные гробницы являлись общинными склепами. Невозможно объяснить их, за редчайшими исключениями, и непомерным честолюбием отдельных богатых родов. Поражает то, что, возводя величественные жилища своим мертвецам, они и не думали строить что-либо подобное для нужд живых».[322]

Но кто и когда убедительно объяснил, какие затраты для умерших разумно делать живым? Священник Джордж Барри, написавший в начале XIX столетия книгу по истории Оркнейских островов, считал, что создатели мегалитических сооружений «почти до безумия были воспламенены причудливым духом их религии».[323] Но, наверное, с точки зрения строителей стоунхенджей, современные европейцы, далекие их потомки, показались бы им не менее безумными, когда все силы своих рук и воли они вкладывают в обустройство временного, земного существования, стараясь вовсе забыть о неизбежности смерти и отщипывая для умерших только жалкую толику тех средств, какие тратятся на прихоти живых.

«В мегалитических культурах Средиземноморской и Западной Европы… – пишет Мирча Элиаде, – поселения не превосходили размеров деревни. Мегалитические „города“ (the cities) на Западе в действительности возводились для умерших – это были некрополи».[324]

Чтобы понять религию мегалита мы должны представить себе строй сознания очень несходный с нынешним. Люди с глубочайшей древности искали связи с Богом и путей победы над смертью, но здесь, на Атлантических прибрежьях Европы, шесть-семь тысяч лет назад они по непонятным для нас причинам вдруг с особой ясностью осознали, сколь непроста эта задача. Они усомнились в привычных ритуалах и жертвоприношениях. Они почему-то сочли, что того, что делалось раньше, совершенно недостаточно для уверенности в хорошем посмертном бытии. Они поняли, что труды для вечности следует многократно умножить, пренебрегая удобствами этой жизни. Вряд ли мы когда-либо достоверно узнаем, что стало причиной этой духовной революции, но она быстро охватила обширные пространства Атлантических побережий Европы, Северо-Западную Африку, сначала Западное, а потом Восточное Средиземноморье, берега Черного моря.

Круг бытовых археологических находок очень разнится в отдельных частях этого мегалитического мира. «Если сравнить, например, предметы из скандинавской зоны с находками, связанными с мегалитами в Испании, Португалии или во Франции, то окажется, что эти предметы совершенно различны, хотя могилы и устроены по одному и тому же принципу», – отмечает, например, шведский специалист по мегалитической цивилизации Лили Кэлас.[325] Можно с большой долей уверенности предположить, что мы в данном случае имеем дело не с колонизацией одним народом – «строителем мегалитов» обширных пространств Старого Света, – но с распространением суммы религиозных идей среди многих племен и культур. Процесс этот сравним, как предположил еще Вир Гордон Чайлд, с движением идей всемирных религий. Возникнув где-то на западе Европы, убеждения, связанные с резким возрастанием трудоемкости религиозных, особенно заупокойных ритуалов, распространились на очень большой территории. «Подобное явление наблюдалось в Средневековье, – отмечает Лили Кэлас, – когда романский стиль в архитектуре церквей распространился в Европе от Средиземного моря до Скандинавии, тогда как повседневная утварь, используемая широкими массами населения, сохраняла местные различия».[326]