Док. Охота на скреббера.

Взрывник внимательно слушал и потом повторял всё в точности.

Поначалу шли мы очень медленно, но вскоре мальчик приноровился, и движение пошло гораздо быстрее.

Два раза садились, чтобы отдохнуть и перекусить. Дело шло к третьему привалу, когда я неожиданно ухнул с головой в чёрную жижу.

На такой случай я выдал Взрывнику нож и строго настрого приказал резать верёвки, чтобы ненароком не нырнули вместе со мной в пучину. Погибнуть самому – это одно, а быть виновником в смерти других людей – совсем другое.

Дрыгаться в вязкой субстанции, похожей на сметану, не было никакой возможности, и хоть успел набрать полные лёгкие воздуха, но поплавок из меня получился хреновый. Я, всё равно, медленно, но уверенно погружался вниз. Лёгкие резало болью, в висках стучали молотки, уже слышал своё сердце, когда вдруг почувствовал на поясе рывок верёвки. Ещё и ещё. Моё тело пошло вверх. В лёгких кислорода не осталось, и выдох вырвался сам собой, образуя здоровые пузыри.

– Тяни! Тяни, Артёмка! Дяденька! – услышал я писклявый, почти плачущий голос Алёнки.

Моя голова, наконец, показалась над поверхностью ковра. Первый длинный вдох буквально разорвал лёгкие болью, наполняя тело жизнью. Я закашлялся, отплёвываясь грязью, и ухватился за край.

Двое детей вцепились в верёвку и, упираясь ногами в «живую почву», тянули изо всех сил короткими рывками. Во взгляде Взрывника, полном решимости, я увидел не мальчика – мужчину!

Я лежал на «суше», как выброшенная рыба, жадно хватая ртом воздух. Обессиленные дети молча валялись рядом.

– Тебе же было сказано – резать верёвки! – прохрипел я парню, немного отдышавшись.

– Чем?

– Я ведь тебе нож дал.

– Да я забыл про него.

Дети переглянулись между собой, думая, что я не заметил. Вот же неслухи…

Отдышавшись и придя в себя, мы двинулись дальше.

– Дяденька! У меня ножки болят, и я кушать хочу.

– Алёнушка, видишь, во-о-он там деревья? – Я указал рукой вперёд.

– Ага. Там лес?

– Да. Там начало нормальной земли и конец болота. Ты сможешь дойти или тебя понести?

– Смогу! Немножко ведь осталось. Идём быстрее! – Алёна припустила вперёд меня.

– Тихо, тихо! Разогналась, – я усмехнулся. – Не спеши. У берегов очень часто встречаются опасные, топкие места. Называются окошки. – Придержал я её за руку.

– Окошки? Это как в домике? – повернула она чумазую мордаху с голубыми глазёнками в мою сторону.

– Док, она сейчас тебе мозг вынесет своими расспросами, – сказал деловито Взрывник, не оборачиваясь, продолжая шагать вперёд.

Девочка замолчала и обижено засопела.

– И никаких окошкаф я не видела, – всё ещё обижаясь, буркнула юная бестия.

– Это хорошо, что не видела. Потому что, куда провалился Док, это и есть окошко. Правильно же я понял, Док? – сказал Взрывник и посмотрел на меня.

– Абсолютно верно, – я улыбнулся и устало опустился на зелёную траву под деревцем.

Сообразительность паренька меня очень радовала. Да и вообще, я этим детям жизнью теперь обязан. Думал, приедем в стаб, обязательно поговорю с главами о судьбе этих мальцов.

– Док, мы дрова собрали. Давай костёр сделаем? – Взрывник стоял с охапкой хвороста.

И откуда в детях столько энергии? Вот, вроде сидели рядом со мной, уставшие, а уже носятся как черти, дрова собирают.

– Нет, Взрывник, нельзя нам костёр разводить. И не шумите. Говорите тихо, не пищите, – я посмотрел на Алёну, которая замерла на месте и стала испуганно озираться.

– Зомбия? – прошептала она.

– Да, вполне возможно, территория ведь незнакомая. Мы не знаем, что находится поблизости. Может, населённый пункт или просто забрёл кто нечаянно. В рейде всегда надо быть на стороже и соблюдать правила безопасности. – Не стал я успокаивать напуганных детей, а наоборот, ещё больше нагнал жути.

Пусть лучше так, целее будут.

Выпили живчик, доели последние консервы в холодном виде и легли спать. Дети отключились практически моментально.

– Док, ты меня обязательно буди. Я тебя сменю на посту... Ты же всю ночь... не спать... м-м-ня-м... тяжело... – промямлил Взрывник и засопел.

И вот сижу я, смотрю на них и думаю... И мысли мои очень печальны...

***

– Алёна? Алёна, что с тобой? Тёть Люба, вам плохо? Алёна, что ты делаешь?

Артём зашёл в игровую комнату своего родного детского дома и увидел лежащую на ковре тётю Любу, любимую повариху, которая всегда баловала чем-то вкусным и вечно норовила обнять, прижать, а потом глаза её блестели от слёз.

Она лежала такая удивительно пугающе бледная и, кажется, мёртвая, а над ней спиной ко входным дверям сидела, склонившись, Алёнка, самая любимая её сиротка и что-то делала, чавкая и дёргая тётю Любу.

– Алё-ё-ёна, – вновь тихонько позвал Артём девочку.

Жуткий, липкий страх заползал в душу холодной змеёй, подсказывая, что происходит ужасное, неправильное.

Глаза поварихи распахнулись, и она прохрипела синими губами, обращаясь к Артёму:

– Беги-и-и-и...

Алёна издала странный, урчащий звук, и резко повернулась.

Мёртвые белые глаза и всё лицо в крови! Она ела тётю Любу!

– Бе-е-е-ги-и-и-и... – вновь прохрипела женщина.