Мне кажется, что она мою просьбу отсылает куда-то наверх. И получает ответ. У меня замирает дыхание.
Наконец она произносит:
– Расскажу. Не зная моего прошлого, не понять того, что случилось со мною после смерти. Что уж было – то было…
Матушка Антония совершает крестное знамение. Еле слышно, одними губами, шепчет молитву. Чувствуется, что возвращение в прошлое требует от нее немалых душевных и физических усилий, словно пловцу, которому предстоит нырнуть в бурлящий водоворот.
– Родилась я в Чистополе. Это маленький городок на Каме в Татарии. Папа, Василий Рукавишников, ушел на фронт добровольцем. Погиб на Брянщине, в партизанах. Мама, Екатерина, вновь вышла замуж – за старика, он лет на тридцать был старше ее. Я до того возненавидела его, что убежала из дома. Попала в детдом в Казани. Сказала, что сирота. В конце войны обучили меня вместе с подругами на мотористок и отправили на шахту в Свердловскую область. В первый же день мы бунт устроили – из-за приставаний. Мы малолетки, а шахтеры там ушлые. В первый же день облапали… Ну я и подбила подруг в Москву бежать, к товарищу Ворошилову. Жаловаться. Добирались на подножках вагонов, отчаянные были, смелые. Заночевали в парке Горького, в кустах, прижимаясь друг к другу…
– Утром я, как самая маленькая – на вид мне давали лет двенадцать, – пошла в разведку. Выбрала на лавочке дяденьку посолиднее. Подошла, спросила, как Ворошилова найти. Дяденька ответил, что запись на прием ведется в приемной Верховного Совета на Моховой улице. Нашли мы эту приемную. Явились туда всей гурьбой. «Куда?» – спросил нас милиционер у двери. – «К Ворошилову!» – «Зачем?» – «Это мы только ему скажем». Милиционер отвел нас в какой-то кабинет. За столом толстый начальник сидит. Глянул на нас строго: «Рассказывайте!» А я как заору: «Бежим, девчонки! Это не Ворошилов!» Такой шум мы устроили, что все сбежались. И тут вижу, как Ворошилов входит. Я его по фотографиям знала. Увел нас с собой. Велел принести бутербродов, чаю. Выслушал. И спросил: «Учиться хотите?» – «Да!» – «Скажите на кого, вам выпишут направление». Я выбрала геологический техникум в Кемеровской области… А там беда вышла: с ворьем связалась. По глупости и от голодухи. Нравилось мне, как они живут: рисково, красиво. Татуировку сделала, чтобы все видели, что я фартовая. Только погулять долго не получилось: нашу шайку поймали… В тюрьме мне не понравилось.
– Когда вышла на свободу, дала клятву себе: никогда за решетку не попадать. Вышла замуж, уехала в Якутию – в поселок Нижний Куранах. Работала там в «Якутзолоте». Орден даже заслужила – Трудового Красного Знамени… Сначала все в семье ладно было, сыночка родила, Сашеньку. Потом муж пить начал. И бил из-за ревности. Потом бросил. Горевать не стала: так с ним намучилась! А тут еще болезнь навалилась. Сначала значения не придала, а потом, как уж прижало (несколько раз сознание средь бела дня теряла), к врачам пошла. Обследовали и нашли опухоль в голове. Отправили срочно в Красноярск, в клинику мединститута. Я плачу: «Спасите! У меня сынок один, еще школьник, – круглым сиротой останется!». Профессор Псахес взялся прооперировать… Знала, что операция опасная, боялась страшно! Тогда и про Бога вспомнила.
Прежде такой атеисткой была, богохульницей, а тут на ум молитва пришла. Вернее, стишок духовный, которому меня однажды в детстве одна женщина обучила. «Сон Богородицы» называется. Про Иисуса, все Его страдания. Почти все Евангелие в этих стихах пересказано… Повезли меня на операцию, а я дрожу и «Сон Богородицы» шепчу. Дали наркоз, сверлить череп стали… Я боли не чувствую, но все слышу – как с головой моей возятся. Долго оперировали. Потом, как сквозь сон, услышала, как меня по щекам хлопают. «Все, – говорят, – просыпайся!» Я очнулась от наркоза, дернулась, хотела встать, подняться – тут сердце и остановилось. А меня словно что-то наружу из тела вытолкнуло – из себя, будто из платья, выскользнула…
…Каталку с безжизненным телом отвезли в холодную комнату без окон. Ангелина стояла рядом. Видела, как ее труп переложили на железный топчан. Как стащили с ног бахилы, которые были на ней во время операции. Как привязали клеенчатую бирку. И закрыли дверь. В комнате стало темно. Ангелина удивилась: она видела!