Доказательство человека. Роман в новеллах

Блеснули гладкие подошвы ботинок, и тело исчезло в стене. Створки беззвучно закрылись, в зале наступила тишина.

Но уже через мгновение я услышал громкое цоканье каблуков дочери и торопливые шаги внучки, они вплотную подошли к камерам коммуникатора и начали что-то говорить, радостно и счастливо улыбаясь… Кажется, они утешали меня. Вдруг я почувствовал – справа, слева, со всех сторон – теплую волну прикосновений, меня обнимали и прижимали к себе мои виртуальные мама и папа. Они тоже что-то мне говорили, говорили… Я посмотрел на Полину, по ее щекам текли слезы, и я подумал: странно, плачет она, а утешают меня. Но в ту же секунду услышал, как в зале от стен отражается идущий из динамиков голос, это был мой голос, точнее оглушительный рев – горестный, прощальный, навеки освобождающий.

13. Доказательство человека

– Да как они могут, сволочи! Как мы все допустили это? Как?! – Мирон не договорил. Он резко ударил по тормозам, колеса завизжали, «Бугатти» встала, сзади ее догнало облако поднявшейся пыли. Пустыня, так быстро и свободно летевшая на нас, вдруг застыла, затихла.

Мирон успел закрыть от пыли окна, ударил по рулю и положил на руки голову. «Как это произошло, ну как же, как, почему нас так много, но мы такие слабые и доверчивые?..» – бормотал он зло и тихо.

Вдруг он повернулся ко мне:

– Дай бластер.

Я достала из правой дверцы короткое ружье и протянула ему. Мирон схватил его, распахнул дверь и вышел.

Легкий ветер обдувал лицо, пахло жарой и пылью, на уходящей в бесконечность раскаленной дороге воздух поджаривался и дрожал словно желе. Мы стояли посреди бескрайней пустыни – ни заправки, ни встречки или попутки.

Мирон разложил бластер, щелкнул замок, перемигнули красно-синие индикаторы активации заряда. Мирон стоял у машины и как будто ждал чего-то. Я спокойно стояла рядом и молчала, мне не хотелось подливать масла в огонь, я слишком хорошо знала своего парня в таком состоянии.

– Ну и что… Если даже Народный Совет не примет сегодня эту глупость, этот закон, который предлагает выжившее из ума старичье… И что с того, Лен? – он повернулся и посмотрел на меня, опустив бластер дулом вниз, я разглядывала дорогу. – Мы же понимаем, что сама постановка вопроса унизительная… опасная… Зачем вообще они разворошили этот осиный улей?

Я молчала.

– Ты молчишь? – он продолжал смотреть на меня.

– Может, сядем? Зачем мы здесь? Что ты собрался… – начала я.

Он резко захлопнул дверь. Но снова в нерешительности замер. Я подумала, может быть, нам действительно поговорить об этом… законе? Я повернулась к Мирону. Горячий ветер коснулся моих щек и губ.

– А ты сам-то как думаешь, есть разница? Как ты для себя решаешь этот вопрос? – я сказала это неожиданно громко.

– А ты не знаешь? Как для себя решает этот вопрос твой парень? – он посмотрел на меня и вдруг улыбнулся.

Кажется, я заулыбалась в ответ, мне вдруг стало радостно, что он не начал кричать как обычно. Я подошла, зашла ему за спину и, не дотрагиваясь руками, прикоснувшись грудью к его лопаткам, положила подбородок ему на плечо.

– Может быть, ты передумал… Может, твое мнение изменилось… Не знаю, Мир. Люди меняются. Хотя мое мнение все то же. Мне кажется, ничего не получится до тех пор, пока мы не изживем ксенофобию и не сядем за стол переговоров…

– Ясно.

– Что тебе ясно, Мир?

– Позиция понятная.

– Ну да… Я не знаю, какая здесь другая может быть позиция. Ну правда! Уже двести лет как нет единого понятия Человека, нет и не будет уже никогда… Притом что и те и другие – люди…

Помолчали, Мирон усмехнулся:

– Здесь ты права. При этом одни то и дело ставят вопрос, кого считать людьми. Точнее, являются ли людьми те, вторые…

– Но как, как? – я вновь заговорила громко. – Как человек может доказать, что он человек?!

– А почему он должен это доказывать?

– Ох, это вечный спор, Мирон. Но все равно – как? Скажи мне…

– Значит, по-твоему, Совет России должен устанавливать критерии, по которым цифровые люди считаются людьми или не считаются… Так, выходит? Как Совет решит, так и будет? Решит он, что миллиарды живущих на серверах наших предков на самом деле никто, просто цифры, набор архивных данных, и что тогда? Всех отключить?

– Это невозможно, никто не позволит. И сервера просто так не отключишь.

– Сегодняшнее решение может стать первым шагом, – отрезал Мирон и пошел к обочине, а я осталась стоять и смотрела на его спину, на темные пятна под мышками на синей рубашке.

– Так что, есть у тебя версии, как оцифрованным доказать биологическим, что они полноценные люди? Ты считаешь сознание оцифрованных цельным и идентичным? У тебя есть предложения, как оцифрованные могут это доказать? – я говорила резко, раз уж мы вышли на этот разговор, тем более меня разозлило, что он не повернулся ко мне, не обнял, а просто взял и ушел.

Он остановился на краю дороги, поднял бластер, чтобы прицелиться, и продолжил, даже не обернувшись:

– Лен, я считаю, что требования доказательств человечности… Требования регулировать законы по оцифровке… Требования совершенствовать методы идентификации – все это…