Доказательство жизни

Да, в этой повести есть неприметный главный герой, которому тяжело жить в Подгороде. Да, он влюблен в девушку, которая никогда не ответит ему взаимностью, потому что система городского управления найдет ей мужа, чьи показатели интеллектуального уровня и социальной значимости будут лучше ей соответствовать. Да, у него есть глупые мечты вырваться из этого замкнутого круга. Казалось бы, ничего сверхнового, но я знал, что пишу о том, что пережил только я и никто больше. А значит, должен найтись тот читатель, который услышит мой голос, поймет и поддержит. Точно так же, как я услышал зов Хэнкса со страниц его рукописи.

Времени оставалось мало, поэтому я почти перестал спать. Писал с утра до ночи, делая десятиминутный перерыв на кофе с булочкой. Совсем перестал посещать Хэнкса, но тот не огорчался, потому что знал причину и надеялся, что я успею закончить историю.

Страшно подумать, как я изменился за эти дни. Нарисовались темные круги под покрасневшими глазами, лицо покрылось щетиной, кожа побледнела. И пусть телом я находился в башне Централа «Парнас», а душа моя вновь переживала тяготы жизни в Подгороде, мне нужно было дойти до конца.

И вот однажды глубокой ночью, когда все спали в своих боксах, я дошел до последней страницы. Лунный свет проникал через стеклянную стену и освещал мое изнуренное лицо, расплывшееся в улыбке. Именно тогда я перечитал всю повесть и наконец-то понял: я это написал.

В течение недели по двадцать-тридцать страниц в день, и вот – передо мной сто пятьдесят страниц нескрываемой чистой правды, почти готовой отправиться к сердцам читателей. Осталось написать одно слово – «КОНЕЦ».

Только я подумал об этом, как услышал голос Дэйва.

Часовая, минутная и секундная стрелки на колоссальном циферблате застыли, устремившись вверх. И время перевалило за полночь.

День 23

Он стоял в центре зала, скрытый от лунного света, и напоминал неупокоенного духа, отягощенного тяжестью содеянных грехов.

– Джон, помоги мне, – произнес он тихо, сдавленно.

– Что случилось? Подойди сюда.

Я не спал больше суток. В ушах звенело, голова адски раскалывалась, и все вокруг казалось каким-то размытым, словно я опять напился виски. Но возбуждение от законченной повести еще поддерживало во мне силы и помогало рассуждать настолько трезво, насколько вообще возможно в моем состоянии.

Дэйв шел очень аккуратно, словно плыл по воздуху, не касаясь ногами пола. Когда он вышел на свет, я увидел не того веселого жизнерадостного паренька, окруженного кучей друзей, а одинокого, дрожащего всем телом страдальца, находящегося в крайней степени депрессии.

– Друг м-мой… мне очень, о… очень плохо. Я не знаю, что мне делать!

– В смысле? – проговорил я, и эхо прокатилось по всему этажу, усиливая слова в несколько раз. – Успокойся, Дэйв. Вдохни. Вот. Выдохни. Теперь говори, что у тебя стряслось.

– Кошмар наяву. Я боюсь, Джон, мне страшно. До конца конкурса осталась одна неделя, а я… а у меня ничего не готово. Боже, я не стану писателем!

– Почему же ничего не готово? Ты с первого дня что-то писал и был уверен в себе.

– И уверенность таяла с каждым покинувшим нас автором. Посмотри, Джон! Из полутысячи участников осталось около полусотни. А призовых мест осталось всего два: первое и второе.

– Это же значит, что у тебя есть шанс…

– Нет шансов, нет их! – вдруг заорал Дэйв и закрыл лицо руками. Между его пальцев показались, блестя в ночном свете, слезы. – Алекса забрали в реабилитационный центр два дня назад, вместе с ним ушли с конкурса и Брюс с Дереком. У бедняжки Селены случился нервный срыв, и ее уровень социальной значимости упал до двух – ей теперь навсегда закрыта дорога в Централ. Даже Дэмиена с его космооперой прогнали! Я не знаю, как так вышло, но моя работа ничем по сути не отличается от его. То есть понятно, что ждет меня, когда я напишу «КОНЕЦ». Ха! Меня ждет – конец.

– Ты слишком драматизируешь, Дэйв. Еще не все потеряно.

– Ага, как же.

– Я не шучу.

– Джон, ты меня вообще слышишь?! До конца конкурса осталась неделя! Я не успею ничего придумать за одну чертову неделю!

– Тебе не обязательно придумывать.

– Что ты имеешь в виду? – Теперь он вытянулся и смотрел на меня, как, должно быть, сумасшедший обычно смотрит на сумасшедшего.

– Зачем тебе скрываться за яркими фантазиями, когда можно найти вдохновение в себе самом?

Я рассказал Дэйву встрече с Хэнксом и о всех последующих разговорах с ним. Я не пытался убедить его в том, что проза лучше фантастики, и я так вовсе не считал, но я хотел, чтобы он понял: нет ничего дешевого и постыдного в раскрытии собственных чувств. Я отошел от компьютера и позволил ему взглянуть на свою работу так же, как Хэнкс однажды позволил мне. Нужно было, чтобы Дэйв понял, что даже он сможет написать что-то по-особенному интересное, ни на что не похожее и одновременно – настоящее.