Доктор Барченко (СИ)

  Если с католиками и протестантами у З. не возникало никаких затруднений - он воспитывался в католической семье, лето проводил в галицийском имении, вокруг которого попадались сотни костелов, в столице завел знакомства с немцами-лютеранами - то раскрыть врата еврейской веры герцогу никак не удавалось. То, что он узнал по книгам, большей частью антисемитским, решительно не устраивало.

  Но посещать синагогу герцог, не обладавший восточной внешностью, боялся, друзей из еврейской среды, даже крещеных, у него не водилось. Лишь с помощью востоковеда, изучавшего когда-то древнееврейский, настырный герцог смог получить первые знания о Каббале. И пропал. Бедняга едва не свихнулся, рисуя дерево Сфирот на столе, стенах, снегу, песке, земле. Он кощунственно играл, комбинируя сакральные Имена.

  В планах герцога З. было напроситься в ученики к раввину, но затея безбожно провалилась - ни один из них не рискнул тащить на себе груз наставления иноверца. Тогда аристократ стал изучать Каббалу самостоятельно, и неизвестно, что стало бы с его психикой, если б год, отведенный на изучение иудаизма, не подходил к концу.

  Кое-чем герцог успел поделиться с Барченко. Оккультные кружки почему-то упорно обходили каббалистику, имея о ней самые примитивные представления. Мало кто владел древнееврейским и уж тем более арамейским языком. Поэтому гимназист жадно впитывал все услышанное от герцога. Особенно заинтриговала Барченко магическая сила шестиконечной звезды - магендовида. Герцог уверял его, будто, правильно вписав в магедовид еврейские заклинания, можно создать и разрушить бесконечное множество миров. Конечно, Барченко вовсе ни к чему было возиться с какими-то мирами, но сама мысль о мощном потоке энергии, спрятанной между двумя наложенными друг на друга треугольниками, очень ему понравилась.

  - Поэтому о ней мало пишут! - недоумевал гимназист, корпя над учебниками. - Если когда-нибудь мне посчастливиться завести дружбу с настоящим еврейским мудрецом....

  Герцогу З., кстати, впоследствии удалось завести приятельство с одним любопытным персонажем еврейского происхождения, поэтом, пессимистом Самуилом Викторовичем Киссиным, приехавшим в столицу из провинциального Рыбинска, надеясь поступить в университет. Казалось, будто он знает все наперед, но не решается прослыть Кассандрой. Герцог рассказывал Барченко об этом человеке не напрямую, а притчами. Так ближе.

  Притча о купеческом сыне Самуиле - молчальнике Муни.

  - Нет, я понял теперь: все бесполезно - проговорил стеснительно венгерский герцог З. Надо молчать, молчать и еще раз молчать, как учил Будда. Остальное - не более чем суета.

  - Скажешь тоже! - удивился Барченко.

  - Именно! Молчать проще, чем говорить. Кстати, я знал одного такого молчальника - добавил герцог.

  - Монаха? С Тибета?

  - Нет, вполне себе мирского. Поэта.

  - Никогда не видел поэта, давшего обет молчания! Если человек пишет, он умрет, не прочитав кому-нибудь своих стихов!

  - Поэтам труднее всего отказаться от себя самого, начал герцог З., но, похоже, ему это удалось. Молчальник Муни (такой мистический псевдоним взял себе Самуил Киссин) сочинял печальные декадентские стихи, его иногда печатали в маленьких журнальчиках, но это его не радовало.

  Напротив, с каждым новым стихотворением он чувствовал все углубляющуюся неземную тоску, такую, что хотелось бросить поэзию, запереться, закрыться, ничего не сочинять и не говорить.

  - Не поздравляйте меня с новыми публикациями, просил Муни, это все пустое, я не высказал и сотой доли того, что мечтал.

  Люди пораженно хлопали ресницами: надо же, все хотят попасть в журналы, пусть даже крохотные "Зори", а этот странный Муни огорчился, завидев там свои строки!

  Самым излюбленным занятием Муни было сидеть под дубом, поставив ноги в ложбинку между двух узловатых корней, вытоптанную свиньями, и смотреть вдаль, на расстилавшееся перед ним пшеничное поле. Наблюдать колыхание колосков, порхание птичек, клюющих недозрелые зерна, высматривать васильки, вспыхивающие неожиданными синими пятнышками, поднимать голову вслед за облаками. К Муни прилетали фантастические картины: однажды он живо представил, что сеятель рассыпал драконьи зубы...

  И странные взошли химеры:

  Их стебель ломок, цепок хвост.

  И я в отчаянье без меры

  Гляжу на их проворный рост.

  Вчера какой-то ком паучий,

  Лишь пыльно-бархатный налет,

  Сегодня тянет хвост колючий

  И головы и лапы вьет.

  Какие странные уродцы!

  Осклаблена, зевая, пасть.

  Я сам же выкопал колодцы,

  Чтоб им от засухи не пасть.

  И сладко ранит, сладко манит

  Рать полустеблей, полузмей.

  Мой взор уставший не устанет

  Следить за нивою моей.

  Колышется живая нива,

  Шуршит и тянет языки.

  По ветру стелется лениво,

  Пищит и стонет от тоски.

  - Муни прочел мне этот отрывок. Сначала решил, что это - о сорняках: они действительно могут быть и комом паучьим, и хвостом колючим. Но потом он мне признался, что задремал под дубом и увидел во сне серые поля будущего - сказал герцог З.

  - Поля будущего?