Доктор Барченко (СИ)

  Словно читая его мысли, барон сказал: с японской разведкой я никаких дел не вел, денег от нее не получал. Мне однажды попалась в заброшенной сторожке старая газета, а там - о суде надо мной. Я едва не лопнул со смеху.

  - Советских газет читать нельзя - согласился Александр Васильевич. Почему-то мне казалось, что вы ушли в пустыни Внутренней Монголии.

  - Меня предали все, сказал барон, и, уйдя в Монголию, я неминуемо бы лишился жизни. В этих глухих краях меньше всего советской власти. Кроме того поджаренного коммуниста, мне пока никто не попадался вблизи.

  Барон стал спускаться на противоположный склон.

  - Идемте за мной, если стоять на вершине, то нас заметят грибники или лесник. Местность диковатая, почти без населения, но безопасность - превыше всего.

  Барченко спустился вслед за Унгерном.

  - Думаю, вам ничегошеньки не угрожает: все знают, что барон мертв, а вас примут за помешавшегося с тоски бродягу.

  - Я давно не похож на барона, вы правы. Но надо быть начеку. Не хочу попасться в лапы красным собакам...

  Из всего, что знал Барченко о монгольской авантюре фон Унгерна, всплывала любопытная русская книжка востоковеда Оссендовского, изданная в Прибалтике. Она попала ему случайно, но особого впечатления не произвела. Ведь Александр прочел море книг, сочиненных европейскими учеными о Востоке, и все они грешили фантазией вперемешку с дешевым оккультизмом. Оссендовский напоминал "Тайны Изиды", которые он давно перерос.

  - Ненормальный этот барон, решил Барченко, раненый в голову, неуравновешенный фанатик идея Срединной Империи от Камчатки до Каспия - чистое безумие. Вот что значит зачитываться сочинениями ориенталистов! Разве династия Цин объединит язычника-тунгуса, буддиста-монгола, конфуцианца-китайца и мусульманина-уйгура? Замысел, достойный эпохи Чингисхана, но не 20 века!

  Они были разные. Унгерн - жестокий мистик - романтик (бывает такое сочетание, крайне редко, но бывает), грезивший химерами империй прошлого. Барченко - мистик-пацифист, усердный искатель, откладывающий воплощение своих идей до того мига, когда все будет к этомуготово - и земля, и небо, и сам человек. Но теперь они идут рядом. У Барченко в походной сумке, пахнувшей, по словам его сына, лисичкой и мятными леденцами, лежит запас соли, спичек и галет, непромокаемый прорезиненный плащ, отличный немецкий нож, одинаково пригодный вонзиться в сердце тигра, почистить рыбу или вырезать ореховую палку.

  Все эти вещи нужны барону Унгерну, скрывшемуся в ночи с пустыми руками. Почти 10 лет он ест несолеными рыбу и мясо, разжигает огонь кремнем, стрижет бороду дамскими маникюрными ножницами. Среди лиственниц и кедров иногда попадаются брошенное еще с войны имущество сгинувших полков и отрядов Добровольческой армии. Однажды он набрел на гниющие в тайге припасы. Американские консервы вздулись и стухли, на спичках отсырела сера, ни одна не загоралась.

  - Союзнички чёртовы! - выругался беглец, читая этикетку "вечных спичек", прислали дрянь за наше золото!

  Только канистра с керосином осталась, но фонарь Роман Фёдорович потерял. Барон вылил керосин в болото, поругался еще и ушел.

  Со спичками, солью и ножом у барона Унгерна началась совсем другая жизнь. Все-таки странная штука - вещи! С рождения ему принадлежали обширные поместья и замки, родовые сокровища, включая старинные восточные украшения (добыча предка-крестоносца), картины известных мастеров, мебель, подсвечники, рукописи, книги. С пеленок он не знал ничего такого, что, попросив, ему не дали бы. Страшно представить, что спустя годы Унгерн будет мечтать не о чем-то изысканном, а о простых спичках, дешевой, в комках и сероватой, соли, и о ноже, обычном ноже.

  Этих ножей он мальчиком посеял десятки, играя или вырезая на пнях свои инициалы R. M. N. f. U.-S. Этих ножей барон мог купить целый ящик, но не догадался, что они станут ему столь желанны! А соль! Выгнанный из Ревельского пансиона Савича за дурное поведение и низкую успеваемость, Унгерн стащил с кухни целую солонку и рассыпал соль по всему дому, стращая суеверного отчима. Знал бы, что потом придется мечтать о крупицах соли, вспоминать их, рассыпанных из баловства!

  Спички от маленького барона, к счастью, прятали, иначе бы он сжег весь Ревель с Эстляндией впридачу до последнего хутора. Но сейчас бы Унгерн разжег костер, чтобы сварить горячей ухи, не мучаясь с кремнем по целому часу. В сырые деньки, если дожди не прекращались подолгу, бедолага не мог согреться полдня, бессмысленно пробуя высечь искру.

  - Разве вы не могли зайти в поселок, купить соли и спичек? - удивился Барченко, выслушав рассказ барона о своих мытарствах после побега.

  Унгерн вздохнул.

  - У меня нет советских денег, только ничего не стоящие бумажки Омской директории. Да и опасно - высунешься, увидят, узнают, донесут. Нет, лучше обойтись!

  - Жаль. - Александр отодвинулся от обжигающего языка пламени, - а как же знаменитое золото Колчака? Бывший запас Российской империи в слитках и червонцах? Неужели утекли на счета Азиатско-русского банка в Шанхае?