Доктор Барченко (СИ)

  Барченко боялся не тигров и кобр, не черных магов с их сглазами, родовыми проклятиями и венцами безбрачия, не крокодилов и не волков. Он остерегался идейных юношей, комсомольских вожаков, не помнящих "старого времени", с головой, забитой советскими штампами. Барченко жалел их (он не понимал односторонних людей). И боялся их, зная, что именно эти ребята принесут ему смерть.

  - Мои черные вестники - говорил о них Кондиайнен.

  - Мои малюты - называл их Барченко.

  Наблюдатель Макс стоял рядом с уснувшими у погасшего костра людьми, разглядывая, словно прикидывая, собираются ли они бежать через границу, сообщники ли они, или неожиданно встретились, сопровождая друг друга в трудном пути, а потом разбегутся навсегда? Ему нужно было написать в отчете: "ученый намеренно не соблюдает маршрут экспедиции, взял в спутники некого подозрительного субъекта" Максу эти частности были неинтересны. Он выслеживал соболя, возвращаться в поселок не хотелось: соболь уйдет еще дальше.

  - К черту эту слежку, решил парень, напишу, что профессор идет один, строго по маршруту. Не буду больше за ним гоняться. Надоело.

  Барченко снова повезло. Теперь он мог идти за золотом.

  ...... Александра Барченко родные и друзья называли растеряша-забываша. Задумавшись над очередным элементом Дюнхор, он погружался в отдаленные эпохи, залетал к индийским йогам, смотрел на блеск костров инквизиции, "общался" в астрале с известным лембергским чернокнижником Григорием Лисиневичем, слушал гулкие удары шаманских бубнов. Но, возвращаясь в обыденный мир, Барченко часто забывал купить соли или масла, терял шарфы, перчатки, очки и даже деньги. Оставлял в совершенно неожиданных местах (например, на выемке водосточной трубы) свой портфель, тот самый, крокодильей кожи, прошедший вместе с ним и редакции столичных журналов, и фронт империалистической войны, и госпитали, и голодные метания. Иногда ему приносили портфель, иногда он спохватывался, бежал, забирал.

  - Когда-нибудь твоя забывчивость приведет к большой беде - говорила еще до революции старая караимка, гадавшая по арканам Таро.

  - Ты нас всех однажды угробишь, сердилась жена Наталья, нельзя же так! Держись в портфеле опаснейшие документы, но забываешь их где попало!

  Ругался даже молчаливый Таамил Кондиайнен.

  Но Барченко все равно терял вещи. В один прекрасный денек он посеял свой крокодиловый портфель, набитый конспектами лекций, рабочими тетрадями и светокопиями редких масонских книг. Была там даже древняя карта, вроде меркаторской, изображающая Антарктику и Арктику безо льда, которую он спас от списания из бывшей Императорской библиотеки в Ленинграде. Произошло это, вспоминалось после, в суматошные дни визита немецких социалистов. Барченко уже не то что бы испытывал к Фридриху фон Вительгаузену толику недоверия, и не подозревал его, но другой делегат, Михаэль Ранц, антрополог, был ему вовсе не знаком. Впрочем, думать о намеренном похищении своих записей Александр Васильевич постеснялся. Он не помнил, когда именно пропал портфель, не хотел возводить напраслину. Если бы кто-нибудь посмел заявить, что бумаги забрал именно Фридрих фон Вительгаузен, Барченко не поверил бы. Еще меньше поверил бы он, что содержимое портфеля преспокойно вывезено в Германию и стало поводом начать новую разработку секретного "Анненербе", которая доставит всему человечеству немало неприятностей. Но, положите руку на сердце - многие из вас думают о человечестве? То-то. Никто не думает. Поэтому не судите Барченко - он все предвидеть не мог.

  И золота Колчака он тоже не нашел.

  Глава 18. Магия Сухаревой башни.

  1926г. Барахолка у знаменитой Сухаревой (Брюсовой) башни была для Александра Барченко именно тем волшебным московским местом, где можно достать все и по умеренным ценам. Кроме поношенной одежонки и обувки, луженых кастрюль, награбленного майсенского фарфора и бронзовых подсвечников загадочные люди продавали дореволюционные пособия по чернокнижию, теософские брошюры, пыльные масонские фолианты, амулеты, хрустальные шары, черепа и нежные косточки девятидневных младенцев, выпаренные в домашних условиях. Так же там можно приобрести хорошо выделанную заячью лапку на счастье, тибетские ароматические смолки, пояс саамского колдуна из целой змеиной кожи. Продавали на Сухаревке заговоренных петухов и гусей для потешных боев, барсуков на топку целебного сала, знахарские травы, коренья, а иногда - живых нетопырей, крича, что только принесли их с кладбища.

   У Сухаревки всегда шумная, пестрая толпа. Покупатели, ищущие сами не зная что. Мошенники, попрошайки, продавцы, всучивающие "гвозди из гроба" и "целебные мощи тибетских отшельников". Несчастные лица голодных женщин, продающих изъеденный молью фрак покойного мужа, плачущие девушки, чуть ли не институтки, сбывающие сентиментальные альбомы в тисненых обложках, чумазые мальчишки в одежде с чужого плеча, разносящие газеты и леденцы, просящее милостыню потертое "балаганное чудо, мужчино-женщина Альбертина Иванович". На гермафродита он не смотрел, пробираясь сквозь столпотворение народа.