Доктор Барченко (СИ)

  Но курсировавшие слухи соединяли арест ученого с громкими делами масонского подполья, широко освещавшимися прессой - с делом Астромова-Кириченко-Ватсона. На допросах Кондиайнену показали составленную им натальную карту (т.е. гороскоп по дате рождения) товарища Сталина, раскрывающая его личность и деяния в весьма черном свете, и Таамил немедленно подписал все протоколы, не дожидаясь пыток. Откуда взялась эта карта, арестант не знал - более того, он ее никогда не видел!

  - Опасные бумаги никогда прежде не покидали их узкого, сплоченного, словно средневековое братство, круга. Чужие глаза не имели права смотреть на них! Значит, кто-то их предал! Но кто?!

  Мысль эта ошпаривала. Барченко привык верить людям, полагая своими друзьями и тех, кто растил в своем сердце черную жабу (как, например, Фридрих фон Вительгаузен), готовясь обернуться врагом. Неужели придется распроститься с безгранично доверительными отношениями, сложившимися у него со многими людьми, помнящими Александра Васильевича по мистическим посиделкам в голодном Петрограде 1918г.? Подозревать всех, прислушиваться, принюхиваться, искать предателя?! Отказать от дома? Не приглашать на собрания ЕТБ? А как же заповедь любви? А доверие? Или "крот" окопался в окружении Таамила Кондиайнена? Кто-то ведь сунул ему готовые признательные показания, кто-то же их составлял!

  Что было в подписанных бумагах - Бог весть, традиционный набор, наверное: создание к-р масонской группы, пропаганда буржуазной лже-науки, контакты с заграницей....

  Если то было предупреждение, Александр его принял всерьез. Гонимый страхом, Барченко прикрывался командировочным листом, осторожничал с попутчиками, представляясь геологом. Избегал больших городов. Переодевался в охотничьи вещи, чтобы выйти в село, завернуть в лавку потребкооперации за хлебом и солью. Старался перенять говоры тех мест, где приходилось прятаться. Радовался, если его принимали за старовера-отшельника. Отрастил бороду, в которой его трудно узнать.

  1935г. Он застал Барченко в небольшом сибирском городке. Переночевать оказалось негде, но странника пустил полежать на лавке в клубе заведующий, немолодой интеллигент из тех, кого принято называть "старорежимными". Александр не стал спрашивать, что загнало человека, окончившего Санкт-Петербургский университет, кандидата права, неплохо игравшего на рассохшемся пианино, в городок с 20 тысячами населения. Они сразу почувствовали себя ягодами одного поля. Болтали о прошлом. Мимоходом упомянул: в Москве готовится к сносу его любимейшая Сухарева башня. Он не поверил. Тогда заведующий принес газету.

  Заголовок сверкнул черной молнией. В глазах потемнело.

  - Они не знают о проклятии Брюсом всех посягавших на разрушение Сухаревой башни? Даже если московское начальство - целиком из приезжих, уж должны слышать старую городскую легенду!

  Барченко ее обожал. Эту привязанность не разрушила даже та история с маленьким чёртиком, купленным на Сухаревке, около башенных сводов. Чёртик от Александра вскоре убежал, заявив, что лучше он нелегально перейдет польскую границу, нежели останется в СССР хоть еще на один день. Но неприятности, причиненные чёртом, быстро забылись, и Сухарева башня с ее толкучкой старьевщиков снова стала видеться в розовом свете. Единственное, чего не хватало Барченко в сибирских странствиях - это возможности побродить по антикварному ряду, прицениться к манускриптам. Барахолку, разумеется, прикрыли, и если она еще существует, то подпольно, в каком-нибудь воровском дворе, куда не ступила нога советского милиционера. Но непременно ступит, и все участники торга получат свои 5 лет с конфискацией.

  А затем - опять на фиктивный уфимский адрес - Александру Васильевичу пришло письмо от давнего знакомого, историка. Он, не зная, что Барченко уже давно нет в Москве, предлагал вместе обследовать подготовленную к сносу Сухареву башню, поискать в ее стенах тайные ниши, скрытые ходы, спуститься в подземелья.

  - Время, конечно, выбрано не лучшее, но что ж поделаешь! - сказал он, прощаясь с родными. Чему быть, тому не миновать. Молитесь за меня.