Доктор Барченко (СИ)

  Все стремительно менялось, монастырь вырастал за считанные секунды, падали и погружались могильные плиты, шелестели чернокнижные манускрипты в низких сводах библиотеки. А затем прибежали мальчики, они не видели змею, спавшую у корней лаврового деревца, и кричали, гоняясь за лисками. Одна лиска больно вцепилась зубами в руку мальчика, и Барченко понял, что в образе этого мальчика лиска цапнула его. Рука распухла от боли. Он заорал. И проснулся. За окном не видно ни лисок, ни лавра, ни змеи.

  Лежа в темноте, Александр думал, что так и не успел раздобыть в архиве хоть одну строчку о своем предке, которого его дед называл казаком и колдуном. И все же Барченко мог поведать несколько интересных семейных преданий, похожих на эпос. Там тоже были сильные люди, отчаянно-безвыходные положения, роковые красавицы. Но все просто, без аристократизма, с иным кодексом чести, без шлемов и лат, в домотканых холщевых рубахах и краденых у аги шальварах.

  Однажды Александр пересказал эти истории Фридриху фон Вительгазуену.

  - Тот казак-колдун переплыл Збруч ночью, полностью погрузившись в мутную весеннюю воду, для дыхания держал во рту полый камышовый стебель, и оказался на турецкой стороне. Отсиживался в густых прибрежных зарослях, спрятался, как выпь, за метелками, не дыша, ждал, пока пройдут дозорные ночным обходом и не вернутся назад, в крепость...

  - А почему турецкие лошади не почуяли чужого запаха? - спросил Фридрих, они все очень чуткие, я читал, была такая порода...

  - Этого я не знаю, ответил Александр, но дед говорил, будто в степях растет волшебная трава. Кони чуют только ее запах, а человеческий - лишь в последний момент, траву ту очень любят конокрады, и, наверное, давно уже извели. Слушай дальше! Он пробрался тихо-тихо, на цыпочках, котиком, проскользнул и замер около крепости. Там сменялась стража - янычары, отуреченные мальчики, было темно, поздно, всем хотелось спать. Мой пра-пра-прадед стоял за угловой башней, перекрестился, попросил у Бога прощения, что нарушает заповедь, и совиной тенью налетел на двоих, всадил кинжал в сердце...

  - Никто не услышал?

  - Никто! А через несколько минут повалила казацкая конница на штурм, крепость была взята к утру. И тогда за отчаянную смелость было пожаловано ему шляхетство не кем-нибудь, а королем польским, на веки вечные.

  - С землей?- поинтересовался Фридрих.

  - Нет, только саблю дали, инкрустированную жемчугом и яхонтами. Зато моя прапрабабка вылечила и пригрела истерзанную собаками лесную ласку, и та осталась в доме, приручилась, хотя все говорят, якобы ласки - злые, дикие, противные.

  Казалось, эта беззаботная болтовня в Дерпте состоялась только вчера, а прошло уже лет 30. Теперь он мается без сна, думает о смерти и о безумии.

  - Нет, я вряд ли сойду с ума по-настоящему, путано перебирает мысли Барченко, у меня наследственность отличная, мои предки - будь то хитроумные русские купцы-староверы, украинские казачьи старшины, добравшиеся до польского дворянства, крещеный еврей-скрипач - все были людьми здоровыми, сильными, одаренными интуицией. Без "шестого чувства" они б не выжили в кровавые времена. И эту духовную силу они все вместе передали мне одному. Чтобы я мог удержаться над пропастью, не испугаться соприкосновения с неведомыми мирами, не сломать себе душу.

  Но страшно мне - что уже не хватит наследия предков, больше не защищают они меня, не стоят незримой стеной, потому что стою я не на той стороне, на темной. Я предал всех их, предал. Я вступил в договор с дьяволом, и дьявол меня обманул, что неудивительно... Ведь лишь сегодня догадался - заявление о приеме на работу в спецотдел ОГПУ и есть договор с ним, проклятым! А Блюмкин и Бокий - его свидетели и поручители за мою грешную душу....

  Осознав это, Александр Васильевич, человек уже немолодой, почувствовал, что ему вдруг все стало безразлично, и час своей смерти он встретит спокойно.

  Из протоколов НКВД. Весна 1938 года.

  Допрос проводит чекист, скрывшийся под оперативным псевдонимом "Али".

  Затея вполне иезуитская - приставить к задержанному человека, назвавшегося тем же именем, что и его тайный наставник в Крыму, суфий Али. Отразится ли хоть что-нибудь на лице Барченко? Или он останется безучастным?

  - Подследственный, мы с вами где-то встречались раньше?

  - Нет.

  - И вам ничего не говорит мое имя?

  - Нет.

  - Тогда начнем. Вот покаянное письмо, которое вы сейчас подпишите.

  Барченко взял тонкий листок желтоватой бумаги. "Я воспитывался, читал он, в религиозном духе, уже в юношеские годы отличался склонностью к мистике, ко всему таинственному. Моя религиозность уже тогда выливалась больше в пантеистическую, нежели в церковную форму. Но уцелевший в полном объеме "евангелизм" создавал полный сумбур в моем отношении к политическим событиям..."

  - Как я могу подписать этот бред? Ну разве религиозность равна мистицизму, товарищ "Али"? Например, мой отец был религиозен, и мать тоже, она из семьи священника, но скептически относились к расцветшей тогда мистике. И многие другие люди тоже отделяли религию от мистики...