Светлана Юрьевна закрыла дверь, прошла мимо него и села на кровать. Денис искоса посмотрел на ее обтянутые светлой юбкой колени. «А классные у нее ноги, – подумал он. И сам удивился. – Так ненавижу эту суку, что хочется толкнуть ее на кровать и оттрахать до боли, на износ». Лицо опалило жаром. Денис больше всего удивился не тому, что он хочет женщину старше себя, к тому же полицейскую, черт, а тому, что сексуальное желание снова вернулось. «Хорошо, что я под одеялом». Последние два дня Денису было не до этого, никаких желаний, словно он выжженная пустыня, где от бешеного солнца ни черта не растет. Только сухие перекати-поле злости и ярости.
А теперь вот секс… Он снова мельком взглянул на ее колени. Гладкий теплый свет. «Уймись, дебил, – сказал он себе. – Она по возрасту тебе как мать».
Юрьевна молчала. Может, она и догадывалась, о чем он думает. Может быть.
Она легла и вытянула свои длинные красивые ноги вдоль покрывала. Денис сглотнул. Ему нестерпимо захотелось встать, пойти к ней и забраться наконец в эту блаженную темноту.
И тут вдруг вдалеке прокричал петух. Четыре утра.
Солнечный луч отразился от бутылки с виски на столе и попал ему в глаза. Денис зажмурился, заморгал.
И наваждение исчезло.
Денис сидел на полу. «Меня уже достало вилять и обманывать. Достало». Кожеед обещал убить отца, если Денис что-либо расскажет полиции? Значит, такова судьба. Он подавил истерический смешок. Сжал зубы, потом заставил себя расслабиться.
– Сначала твой друг Свечников отрубил Степе руку и перерезал ему горло, как барану, – начал Денис совершенно спокойным голосом. – А потом моя девушка выстрелила себе в голову…
Глава 18
Пятый раунд. Приход Моржа
Оля рано созрела, к своему большому сожалению. Долгое время это приносило ей только неприятности. Что грудь у нее налилась не по годам, она в первый раз услышала от нового маминого ухажера. Мать и этот тип сидели на кухне за полночь и пили водку. И так до утра. А Оля не могла нормально умыться перед школой.
Она вышла в растянутой белой футболке и черных трусиках.
Мать оттащила ее за руку в спальню и влепила пощечину, приказав: «Перестань вертеть жопой перед моими мужиками!»
«Мои мужики» часто менялись, и «не вертеть жопой» было сложно, потому что жили они в панельной двушке с совмещенным санузлом и Олина комната, конечно же, была проходной. Вторую комнату занимала спальня матери, в которую Оле было строго-настрого запрещено входить.
И конечно, Оля входила.
В следующий раз она сделала это специально. Вышла перед тем мужиком – почти голая. И шла к туалету, чувствуя его раскаленный, как луч лазера, взгляд на своей коже.
И даже стоя после перед матерью, чувствуя, как от безжалостных пощечин горит лицо, Оля чувствовала, что выиграла. А мать безнадежно проиграла и сама это прекрасно понимает.
Потому и бесится, и срывает на ней зло.
Мать все еще была красива, но возраст и возлияния сделали свое дело. Линия лица оплыла, под глазами круги. И тело уже не то. И кожа.
Где ей было конкурировать с молодой и наглой собственной копией? Мать смотрела на Олю, в ее глазах была оглушительная смесь ненависти и зависти.
Лежа ночью в постели, слушая крики матери за закрытой дверью, Оля знала: тот мужик сейчас представляет на месте матери другую. Ее. Это была власть. Впервые в жизни она могла чем-то управлять.
На следующий день мать на пустом месте разругалась с мужиком, вызвала полицию и выставила его из дома. В синяках, с подбитой губой, мать сидела на кухне в разорванном халате и курила. Сигаретный дым медленно поднимался в заляпанный пожелтевший потолок.
Оля торжествовала.
У нее изменились мечты. Теперь по дороге в школу она мечтала найти своего мужчину, доброго, сильного и богатого, и свалить подальше от матери. Лучше всего за границу, куда-нибудь в Италию или Францию, можно в США. Но с парнями были проблемы. Вокруг Оли постоянно вертелись прыщавые старшеклассники с ломающимися голосами. Они никогда не смотрели ей в глаза, а только на ее грудь. Сначала Оля смущалась этого, потом пришла, накрашенная материной косметикой, в ее платье с оглушительным декольте и выставила ее напоказ, чтоб они подавились своими слюнями. О, да. Они подавились.
День триумфа. И день позора.
Потому что ее отловила завуч, утащила в школьный туалет и лично заставила умыться. А потом позвонила матери.