Доктор Чистота

После этого случая в школе ее возненавидели. Подруги сначала шептались у нее за спиной, останавливали разговор на полуслове, когда она к ним подходила, а затем, в один прекрасный день, просто перестали ее замечать. Парни считали ее высокомерной и за глаза называли шлюхой и давалкой. Но виться вокруг не перестали. Видимо, надеялись, что это окажется правдой. Она молчала и терпела, но каждый раз по дороге домой из школы проговаривала воображаемый едкий ответ обидчикам: «Что вы можете мне предложить, мужики? Вы не сможете меня взять и забрать от мамы, снять квартиру и обеспечить. Вы же после школы в кино и за компьютерные игры засядете! А все с мужскими делами лезете».

После школы проще не стало. Люди перестали к ней лезть, она в их дела тоже не вникала. Мать стала неделями пропадать из дома, Олю это вполне устраивало. Но когда та появлялась, дома лучше было не оставаться, мать могла и прибить в пьяном угаре. Рука у нее была тяжелая.

Оля вместе со всеми подала документы в институт, но ее никуда не приняли, на платный у нее денег не было. Она ходила мрачнее тучи. С принцем все никак не задавалось. Все, кто более или менее мог зарабатывать, уехали. Проклятое Жулебино. Жулебино как судьба. У знакомых платежеспособных мужиков минимум по одной судимости. Жизнь маячила перспективными красками будущего: сексуальная кассирша в продуктовом отделе – мечта любого алкаша и жена местного охранника со спиногрызом.

Единственным, кто долго мог выносить ее плохое настроение, оказался Степан. Против обыкновения Оля сразу ему сказала, что у них ничего не получится. «Посмотрим», – подмигнул Степан. «Ну, смотри», – пожала она плечами и забыла о нем как о мужике.

Именно таким и должен был быть ее отец. Простой, работящий и счастливо живущий в нищете – зато «все как у людей». Мать с утра до вечера крутила эту пластинку, что жизнь свою потратила вместе с молодостью «на твоего отца никчемного и тебя, сучку неблагодарную!». Вот что надо было объяснить этому парню. Но он все равно бы не понял и лишь подмигнул бы ей, что удача смелых любит.

Степан так и не понял, что сам подписал себе приговор.

Степан был боксером и работал охранником в клубе. Грех было отказываться от предложения проводить до дома, когда тебе нужно пробираться до дома через неосвещенную стройку. Оля так и оставила его во френдзоне: встретить с работы, проводить до дома, сходить большой компанией в кино. Они всегда проводили время вместе: два брата, один – младший, веселый, из школы, второй – старший, жесткий и насмешливый, тоже боксер и лучший друг Степана. Степа ей о нем все уши прожужжал. И Аня со своим фитнесом, модными стрижками и современной музыкой. И эта умненькая, чистенькая Женечка со своей музыкалкой и поколениями интеллигентных еврейских предков. Более-менее притерлись друг к другу и стали ходить в кино, клубы и ездить на шашлыки. Оле даже начала нравиться такая жизнь, хотя она никогда не позволяла себе этого показать. Еще чего. Степа всегда должен был чувствовать, что опять сделал что-то не так.

«Я хочу жить, – подумала Оля. – Больше всего на свете я хочу жить».

Пусть даже кассиршей.

* * *

Ее разбудил грохот. И ноющая, пульсирующая боль с левой стороны челюсти.

Оля медленно пришла в себя. Она заморгала, голова раскалывалась. «Где я?» Оля не помнила. В первый момент ей показалось, что она у себя дома, в проходной комнате. И мама на кухне возится и громко, недовольно гремит посудой.

Как всегда. Хорошо. Она наконец открыла глаза.

Оля лежала на чем-то твердом, камешек уперся под лопатку. Мягкий свет из зарешеченных окон падал на пыльный бетонный пол, расчерчивал его на длинные вытянутые прямоугольники. Уютно. Оля слабо улыбнулась, коснулась пальцами щеки. Рука была в чем-то липком. И пахла резко и неприятно… И еще этот запах бензина. «Нет, я не дома».

И тут Оля вспомнила, где находится. И что случилось.

Она вскрикнула. Резко села, комната перед глазами покачнулась. Зрение фокусировалось медленно и неохотно.

И тут она увидела. Не хотела видеть, но увидела. Под столом лежала Женя, скорчившись и раскинув руки. В голове у нее зияла черная дыра. Вокруг нее что-то черное и матово отсвечивающее, целая лужа. Как зеркало. Потом Оля увидела Степана. Он лежал совсем рядом с ней, казалось, можно протянуть руку. Лицо у него было спокойным. Обрубок руки смотрел на Олю черными пятнами запекшейся крови и белесым срезом кости…

Оля повернула голову. Ржавая кровать, на которой лежит Аня. Провода тянутся по полу. Желтый аккумулятор. Денис сидит, прислонившись к стене. Лицо его отрешенное.

Свечников стоит в центре палаты, огромный, темный. Бейсболка его надвинута на глаза, челюсть выдвинута. Щека дергается. В опущенной руке пистолет.

Кап! Пшиих! Оля резко обернулась на шипение капающей жидкости.

У стола стоял маньяк.

Кожеед ласково улыбнулся ей. Оля почувствовала, как под сердцем кольнула ледяная игла ужаса. Что он задумал? Чего хочет от нее?!

– Оля, ты как раз вовремя, – сказал Кожеед. – Присоединяйся. Все тебя заждались. Пить хочешь? – Он протянул в ее сторону банку.